Эльфы и их хобби (сборник). Олег Дивов

а ты в самом деле еще можешь сыра принести? Такой сыр вкусный оказался!

      Солнце уже поднялось и бросало сквозь листву белые и золотые вспышки. А под деревьями было, как в воде, – тихо, прохладно и зелено. Поползень рыбкой скользил вниз головой по стволу рядом с Ганкой – в черной шапочке и очень деловитый. И тихо было, так тихо, точно и впрямь под водой, потому что никто из птиц уже не пел – дрова батя с братьями сушили в начале лета, ближе к месяцу серпню начинали складывать и палить кучу, а птицы к этому времени перестают петь, потому что им не до того – птенцы оперяются и требуют все больше и больше еды. Даже зяблики перестали подавать свое «хьют», которое всегда высвистывали, завидев Ганку. Сначала она думала, что они так ее приветствуют, но потом услышала, как зяблик в саду свистит на присевшего под деревом кота, и поняла, что это просто означает – «внимание, опасность снизу! Там, внизу, кто-то большой и страшный!».

      – А я тебе взамен принесу такой же красивый венок, – пообещал эльф.

      – Лучше принеси мне удачу, – сказала Ганка, – эльфы приносят удачу, я знаю.

      Эльф вновь качнул своим привядшим лугом на макушке.

      – Я не умею приносить удачу. Я умею приносить радость. Так она говорила. Что я приношу радость…

      – Она?

      – Мама… Моя мама. Только она не настоящая мама – приемная.

      – Так ты – эльфенок Федоры? – Ганка даже по коленям себя хлопнула. – А я все думаю, почему это ты так хорошо болтаешь по-нашему!

      – Федора, – сказал он, – да… Так ее зовут. Федора.

      Он несколько раз повторил имя, словно катая во рту гладкий камешек.

      – А… – Ганка насторожилась. То, что эльфенок Федоры ходит, считай в чем мать родила и выпрашивает сыр, скорее всего, не означает ничего хорошего. – С ней все в порядке?

      – С ней все в порядке, – сказал эльфенок, – она умерла.

      – Так ты один живешь? – утверждение, что с умершей травницей Федорой все в порядке, Ганка решила пропустить мимо ушей.

      – Почему? – эльфенок пожал худыми плечами, – с Федорой…

      Ганка чуть отодвинулась. Она знала, что эльфы чудные, все так говорили, и еще что они нелюди и живут не по-людски.

      – Ты что же… не похоронил ее? Или, может…

      Может, оживил своей странной магией, и старуха, хотя и мертвая, ходит и разговаривает? Такой безобидный, такой симпатичный эльфенок. Только бы не разозлить его…

      – Почему? Она просила, чтобы я ее похоронил, как положено, и я похоронил. Вырыл яму, настелил туда папоротника. Цветов. Она любит цветы. А на холмике выложил крест из щепочек.

      Значит, он не нечистая сила. Нечистая сила от креста бежит, как от огня, всем известно. Но вот не хотела же старуха его крестить…

      – Она говорит, все хорошо, – сказал эльфенок. – Говорит, я все правильно сделал.

      – То есть… как, говорит? – осторожно спросила Ганка. Отец, наверное, уже злится, да и братья злятся, что ее, Ганки нет, и яиц свежих нет, и сыра. Но эльфов нельзя сердить, это всем известно. Пускай лучше сам уйдет.

      – Она