Зверь в океане. Андрей Дашков

подавление инстинкта, сумерки… Я свыкся с мыслью о том, что мой отец был чудовищем, после встречи с которым мать чудом выжила.

      Лично я не стал бы пугать самку. О, я знал бы, что с нею делать! Во мне было столько нереализованной любви… Я был неотъемлемой частью стаи, но маленькая частица моего собственного существа предназначалась только для человеческой самки.

      (Есть некая камера, скрытая в сознании. Темная, запертая комната, окруженная тройными стенами фобий и комплексов. Комната, в которую я побоялся бы войти и даже заглянуть, потому что там подстерегало безумие. Но я все равно не могу открыть запертую дверь. Ключ от нее – самка…)

      Так что я – осколок прошлого. Может быть, в меня вселилась душа какого-нибудь неприкаянного бедняги, пережившего крах хорошо знакомого ему мира и обреченного теперь скитаться в чужом?..

      Подобные мысли причиняют мне почти физическую боль. И еще одно: тому бродяге, который сидит во мне, не очень приятно сознавать, что по крайней мере телесно он уже не человек. У меня перепонки между пальцами рук и ног, я не подвержен кессонной болезни, мои раны быстро затягиваются в воде…

      Тогда кто я?

      Нет ответа.

* * *

      Однажды утром меня разбудил зов Лимбо, пробивший пелену сновидения, словно метеорит из другой вселенной. Лимбо – это мой кит-носитель. Единственный, кому я дал имя. Зачем? Может быть, на тот крайний случай, если я потеряю внутреннее «зрение». Тогда Лимбо станет моим поводырем в абсолютно чуждой тьме, а единственным способом нашего с ним общения – звук. Я – настоящий паразит, но разумный и веду себя соответственно. Мы связаны глубоко и необъяснимо, сильнее, чем мать и дитя, сильнее, чем сиамские близнецы, хотя наша связь бесплотна.

      Я открыл глаза. Кит всплыл к поверхности. Я прижимался ухом к его гладкой коже и ощущал близость нерва, регистрирующего изменение среды. Прямо передо мной открылось дыхало размером с мою голову, и Лимбо выдохнул с оглушительным «хух-х-х!».

      Когда рассеялась завеса брызг, я увидел лодку, над бортом которой торчали человеческие головы. Лимбо слишком любопытен и не так циничен, как я; поэтому он принял почти вертикальное положение и стал осматриваться, высунувшись из воды. И не он один. Половина китов из моей стаи выставили наружу свои черно-белые конические головы.

      Лодка в океане – чрезвычайная редкость, а лодка с двуногими – тем более. Лично мне было в высшей степени удобно; я стоял, опираясь на китовый плавник, и рассматривал чужих с полутораметровой высоты. Прежде всего лодка оказалась грубо обработанным каноэ с выжженной в древесном стволе полостью. Вправо и влево были вынесены поплавки для придания всему сооружению остойчивости – просто стволы потоньше. (Это означало… Черт возьми, я боялся даже думать о том, что это означало!..) Ничего похожего на мачту или примитивный парус. Весел тоже не было видно.

      Люди, сидевшие в каноэ (их было двое), питались. Дело достаточно интимное, однако я – существо невоспитанное. Эти двое жрали