Меч и его палач. Татьяна Мудрая

теперь сам подставляйся. Как случилось, что знаменитый Готлиб из Бергена пропал без вести?

      Снова она вышибла из-под моих башмаков табуретку.

      – Отец…

      – Говори. Выдать вас всех я, по всей видимости, не успею.

      – После того, как погибли те солдаты и Горм, батюшка стал… ну, известен. Знаменит своей искренностью и прямотой. И таковым зван в хорошие семьи. Знаете, что такое фама?

      – В Рутене сие называют «мода на человека».

      – Там… была одна молодая вдова. Привечала по-всякому, возила с собой переодетым на новогодние маскарады. Знаете, на таких сборищах принято распускаться.

      – Пускаться во все тяжкие. Карнавализация а-ля Бахтин…

      – Что?

      – Чушь и чепуха. И что – их разоблачили по закону жанра?

      – Однажды сорвали с него маску и сделали вид, что вдовушка была им обманута.

      – Дали ему в зубы дворянство – чтоб ее вконец не опозорить.

      – Но не родовое, а пожизненное и ненаследуемое.

      – А она в те поры была брюхата.

      – Мною…

      – Прости, мальчик, я поняла. Он-то сам жив остался?

      – Лет пять назад вроде был жив.

      Гита обхватила плечи руками, будто озябла.

      – Так. Что хотела – то и получила. Выкладывай, что там тебя в прикупе.

      Я знал, о чем следует ее попросить. Но не мог.

      – Хельмут, слух у меня очень хороший, особенно на Филовы сплетни.

      Она встала.

      – Да, вот еще какая у меня будет просьба. Я у себя привыкла каждый день мыться, а завтра будет совершенно не до того. Устроишь?

      Я еле кивнул и пулей выскочил за дверь.

      Хотя выставка особого инструментария у нас давно была не при деле, ради нашего удобства она соседствовала с отменно устроенной баней. Дело не только в том, что люди предполагали с первого раза: по старинной традиции, присяжной палач на твёрдом жалованье смотрел не только за публичными девками, но и за двумя выгребными цистернами, куда стекались поганые воды из города и вообще со всей округи.

      Ну, я кликнул нашего парня и велел разжечь самые большие масляные лампы, растопить печку, набрать воды на весь дубовый чан, который был ему по шею, и согреть, натащить побольше мягких чистых тряпок и постелить поверх теплой мраморной лежанки, которая была хитроумно соединена с печью, а кроме того – как ни на то сладить со ржавым замком, врезанным в дверь, что соединяла обе каморы. И поскорей.

      Пока он этак трудился, я со свечой в руке долго проверял «железки», «деревяшки» и «гибкую кожу». Искал кое-что хорошо позабытое.

      Как доброму приятелю, кивнул макетам виселицы и стоячей дыбы в четверть натурального роста. Они нужны, чтобы точно рассчитать, как уронить человека, в единый миг сломав ему шею, и как ловчее вывернуть ему плечевые суставы, чтобы он если не лопату, так хотя бы ложку мог держать в руке, если выживет по приговору суда. На кошках и собаках мы, вопреки расхожему мнению, их не испытываем, единственный живой предмет, который побывал в хитроумных петлях и скобах, была моя рука.

      Так.