Новый цирк, или Динамит из Нью-Йорка. Светозар Чернов

двинула. Нам ничего не оставалось, как скинуть ее в воду. Не знаю уж, утонула она или выплыла.

      – Милевский, вы что с Бинтом – спятили?! Как утонула? Представляете, какой сейчас в Женеве скандал!?

      – Не утонула она, – картинно растворив дверь, Артемий Иванович вступил в квартиру. – Выплыла, гадина.

      Высокий человек с пышными черными усами, ворошивший кочергой угли в камине, выронил ее от неожиданности, и она с глухим звуком упала на латунный лист перед камином. Толстый Милевский, раскрыв рот, застыл на стуле.

      – Ты что здесь делаешь, Гурин?! – спросил усатый, поднимая кочергу. – Ты же в Женеве должен быть!

      – Так это он и есть, Петр Иванович, – сказал Милевский. – Тот эмигрант, что в типографию приходил!

      – Ты же чуть все дело не провалил! Ты себя провалил! Ты зачем из Женевы уехал?! Кто теперь поверит, что ты ни при чем?!

      – Да я бы в жизни сюда не приехал, если бы эти двое Фанечку с моста в воду не скинули. – Артемий Иванович проследовал к камину и сел перед ним на корточки, протянув озябшие руки к огню. – Товарищи, прости Господи, меня и так уже в провокаторстве стали подозревать, а как Фанечка меня с этими двумя громилами увидела, а они ее за это в воду – тут уж никаких сомнений не стало. Они дреколье похватали, как она выплыла и к ним прибежала, и за мной. Когда б не Шульц, точно убили бы!

      – Какой еще Шульц? – спросил Рачковский.

      – Ну, товарищ немецкий, из Цюриха, в тамошнем Политехническом институте учится, оттого и к нашим цюрихским прибился. Приехал в Женеву насчет террористической работы связи налаживать. Я, как меня ваши громилы на острове бросили, под мост заполз. Раненый я был, кровью истекал, да и дождь идет – а там сухо, хотя все в лебедином дерьме. Думал там до утра отсидеться, а тут они и явились по мою душу. С факелами, Петр Иванович, с вилами и лопатой, чтобы меня, значит, сразу тут и похоронить. У них с похоронами проблемы последнее время, кхе. Весь остров они обыскали, только под мост не догадались заглянуть. А Шульц догадался. Видать, услышал, как я от боли стонал. Он все мне рассказал, и угрозу смертельную от меня отвел: забрал у меня пальто, камней в карманы набил – и в воду его макнул. А им сказал, что нашел пальто в реке под мостом, и видать по всему, меня утопили. Да еще семьдесят франков дал, чтоб я бежать из Женевы смог. «Уезжай, говорит, в Цюрих, а оттуда в Вену, потом оправдаешься, когда все успокоится». Да куда же мне на семьдесят франков до Вены? Тут только к вам в Париж едва на билет хватило. Да и зачем, когда здесь я на работе буду нужнее. В Вене у вас, Петр Иванович, небось другие агенты есть.

      – В Вене-то у меня есть. Зато в Женеве теперь внутреннего агента нет.

      – Это все хорошо, Гурин, мы во всем виноваты, – сказал Милевский. – Только объясните нам, какого черта вы в типографию приперлись?

      – Я, это… Книжку свою спасал.

      – Какую книжку? – спросил Рачковский.

      – Про лягушек. Я ее специально написал, чтобы доступ в типографию получить. Посторонних-то Казак туда не пускал,