Дорогая, я дома. Дмитрий Петровский

минуточку! – кричала я.

      Мать взмахивала руками, отходила – она уже знала.

      Передача заканчивалась, и на экране появлялось оно – волшебное слово «Реклама», недолго держалось, и его сразу сменяли несколько картинок, которые после унылой цветовой гаммы студии новостей буквально взрывали экран. Там застывший фейерверк над огромной металлической штуковиной – Эйфелевой башней – быстро сменяли тысячи огоньков на припорошенных легким снегом деревьях, булыжные мостовые и дома с огромными арочными окнами и кафе на первых этажах – Вена. И дальше, картинка за картинкой, – светящийся проспект с витринами и блестящими автомобилями, без единой пылинки, с настоящими трехлучевыми звездами на капотах – Германия, и сразу, без предупреждения – зеленые поля и домики с черепичными крышами между ними, ряды виноградников и голубая речка – Франция. А потом речка сменялась синим морем и снежно-белыми крышами под ясным, ласковым солнцем, совсем другим, чем то, наше, пыльное, отбрасывающее длинную тень от Лыж Кулаковой. Стройные, ослепительно красивые люди на побережье, беззаботные и сами светящиеся, подобно маленьким солнышкам – Италия. Завершала ряд картинок панорама, снятая сверху, – зеленые склоны, прозрачные, как в сказках про русалок, озера, в берега которых будто вросли старинные, похожие на шахматные ладьи замки, и над всем этим возвышались огромные белые от снега Альпы, снега такого, каким никогда не бывает растоптанный, размешанный в скользкую грязь снег у дома. Картинки мелькнули в десять чистых, как горный воздух Швейцарии, секунд – потом над Альпами проступили буквы «Туристическое агентство „Европа“», с адресом и телефоном, а потом все исчезло. Показали какие-то пыльные прилавки, старые кассовые аппараты, полки под мореный дуб, и голос, пародирующий президента Ельцина, стал рекламировать магазин «Братский». На балконе завизжала отцовская фреза – сказка пропала.

      У отца там была мастерская. С тех пор как закрыли радиозавод, где он работал инженером, отец сидел дома, делал «товары народного промысла» – туески, хлебницы, «райских птиц», – а его друг сбывал это все иностранным туристам.

      Потом я пила чай с молоком и двумя ложками сахара – вкус, который, через годы, города и страны, только сглотни и вспомни тот день – сразу появляется во рту. Потом звонил он, мой парень, который мне не очень-то нравился, а потом наступила ночь. Ночь перед отъездом в лагерь.

      Я засыпала на своем продавленном диване, смотрела в потолок, на неясные отсветы, которые оставляли фары проезжавших мимо дома машин, слышала электрическое подвывание двигателя последнего троллейбуса. Ветер чем-то шелестел, залетал в открытое окно, мягко касался лица – и казалось, кто-то невидимый с нежным напором наползает поверх одеяла и следы его мягких касаний остаются на теле.

      Вечером, сама с собой, я продолжала играть в игру, начатую с моим парнем, но слова – слова были другие…

      – Лыжный курорт.

      – Шампанское.

      – Виноградники.

      – Кабриолет, – шептала я в