Эмили и волшебная лестница. Холли Вебб

что теперь? – прошептала Эмили, когда Лори дописала «декабрь» и нарисовала по краю печенья орнамент из звёздочек.

      – Теперь ты его съешь!

      Эмили посмотрела на сестру с подозрением:

      – А я точно не превращусь в жабу?

      Лори изобразила искреннюю обиду:

      – Конечно! Нет!

      – Хорошо… Надо съесть всё печенье?

      – Да! Иначе ты выучишь лишь половину слов!

      Эмили взяла печенье. Она чувствовала, что оно буквально заряжено магией. Пальцам было немного щекотно, а само печенье пахло просто чудесно: сладко, но не приторно. Эмили очень надеялась, что это было настоящее волшебство, а не глупый розыгрыш, придуманный Лори от скуки. Она осторожно откусила кусочек печенья, и её рот тут же наполнился восхитительной сладостью. А вместе с ней пришло ощущение слов, пляшущих где-то на краешке сознания, но пока далеко – не дотянуться. Эмили откусила ещё кусочек. Слова из сахарной глазури выстроились перед мысленным взором в одну чёткую линию.

      Эмили быстро доела печенье.

      Лори выжидающе посмотрела на неё:

      – Ну как? Получилось? Как пишется «сентябрь»?

      Эмили проглотила последний кусочек, облизнула губы и радостно улыбнулась. Она знала, как пишутся эти слова. Она знала, знала! Это было потрясающее ощущение.

      – Сен-тя-б-рь.

      – Ну вот. – Лори кивнула, довольная результатом. – Видишь, как просто. Теперь ты запомнила их навсегда.

      Эмили обняла её:

      – Спасибо, Лори! Знаешь, что самое странное? Мне кажется, что я чувствую их на вкус. Каждое слово. Июнь – он как свежая земляника.

      – А февраль – как противное мясное рагу с жирной подливкой? – Лори поёжилась. Она ненавидела холодное время года.

      – Нет. Скорее как пастилки от кашля. И он всё равно трудный для написания. Может, поэтому не такой вкусный. – Эмили села на стул рядом с Лори, положила руки на стол, а подбородок на руки. Ей было приятно сидеть рядом с сестрой: даже не разговаривать, а просто молча сидеть и мечтать о своём. Но потом она кое-что вспомнила и спросила: – Слушай, ты помнишь, что вчера сказал папа? О том, что мама за нас волнуется.

      – Мама вечно волнуется по пустякам. – Лори зевнула. – Ты сама знаешь. Все мамы такие.

      – Да, но папа сказал «особенно теперь». Почему именно теперь?

      – Он так сказал? – нахмурилась Лори. – Не знаю… Но мама и вправду какая-то странная. Ты не заметила?

      Эмили с беспокойством взглянула на Лори:

      – Чем странная?

      – Просто странная. – Лори рассеянно взяла со стола тюбик с глазурью и принялась вертеть его в руках. – Какая-то не такая…

      – Она опять плакала, – раздался голос Юлы у них за спиной, и Эмили вздрогнула от неожиданности.

      – Ты давно тут стоишь?

      – Не очень. – Юла уселась рядом с Эмили, ласково провела рукой по её тёмным волосам и накрутила на палец кудрявую прядку. – Но ты права. Что-то с ней происходит.

      – Прямо по-настоящему плакала? – нахмурилась Лори,