Лавр. Евгений Водолазкин

и вместе варили их в меде.

      У Устины нарушился сон. О том, что среди ночи она проснулась, Арсений догадывался, не слыша ее дыхания. Когда Устина спала, она дышала носом – шумно и равномерно. Чтобы восстановить ее сон, Арсений давал ей на ночь настой древесного мха.

      Тело Устины очевидным образом испытывало на прочность ее дух. Устину постоянно мучила изжога. В утробе своей, там, где находился ребенок, она испытывала тяжесть и боль. Выросший живот немилосердно зудел от соприкосновения с холщовой рубахой Арсения. От носимого Устиной груза стопы отекли. Оплывшими казались черты лица. Глаза стали сонными. Во взгляде Устины появилась непривычная рассеянность. Эти перемены были заметны Арсению и волновали его. В потухших глазах Устины он видел начинавшуюся усталость от беременности.

      Новизна состояния помогала ей преодолевать недомогания в первые месяцы. Спустя время это состояние уже не было новым. Было привычным и обременительным. А еще пришла осень, и дни стали по-северному короткими. Окутавший Белозерье мрак наводил на Устину тоску. Она видела, что природа умирает, и ничего не могла с этим поделать. Глядя, как облетают с деревьев листья, Устина также роняла слезы.

      Изменения в своем теле она наблюдала теперь как бы со стороны. В раздутом неповоротливом существе все труднее было видеть себя прежнюю – гибкую, быструю, сильную. Помещенную кем-то в чужое тело.

      Так ведь не кем-то – Арсением. Дойдя до этой мысли, Устина словно бы достигала дна, отталкивалась от него и снова плыла к поверхности. И здесь открывалась всем радостям, которые окружали ее. И радости Устины были ярче ее страданий.

      Она радовалась проснувшемуся в ней аппетиту, потому что знала, что ест уже не одна, но с ребенком. Радовалась молозиву, то и дело появлявшемуся на ее сосках. Предавалась безудержным фантазиям о будущем ребенке и делилась ими с Арсением:

      Если родится дочь, она вырастет самой красивой в Рукиной слободке и выйдет замуж за князя.

      Но в Рукиной слободке нет князей.

      Знаешь, приедет по такому случаю. Если же родится сын – что, в общем, предпочтительнее, – он будет светловолосым и мудрым, как ты, Арсение.

      Зачем же нам два светловолосых и мудрых?

      Так мне хочется, милый, что в этом плохого? Думаю, что ничего ведь плохого нет.

      Однажды Арсений медленно провел по животу Устины ладонью и сказал:

      Это мальчик.

      Слава Тебе, Господи, как я рада. Всему рада. Особенно мальчику.

      Сидя на лавке, Устина обычно поглаживала живот. Временами чувствовала движения сидящего внутри. После слов Арсения она не сомневалась, что это мальчик. Иногда Арсений прикладывал к ее животу ухо.

      Что он говорит, спрашивала Устина.

      Просит тебя потерпеть еще немного. До начала декабря.

      Ладно уж – раз просит. Ему и самому, я думаю, надоело там сидеть.

      Ты даже представить себе не можешь, как надоело.

      Чтобы развлечь мальчика, Устина пела:

      Мати-Мати, Мать Божия,

      Мария Пресвятая (Устина крестилась сама и крестила живот),

      где ты, Мати, ночи ночевала?

      Ночевала