«Штрафники, в огонь!» Штурмовая рота (сборник). Владимир Першанин

Потом взорвался ведущий танк, тяжелый КВ-1. Мина разорвала ему гусеницу. Машину крутнуло. Если КВ станет бортом к немцам, это для танка конец. Подкалиберные и кумулятивные снаряды, которые широко использовались немцами, пробивали наиболее защищенную, лобовую часть наших танков, не говоря уже о бортах или корме.

      Но КВ крутнулся, подминая собственную гусеницу, и, встав прямо, как и шел, открыл огонь из пушки. Я знал, что у танкистов сложная система инструкций, когда можно покидать танк, а когда нельзя. Значит, этому экипажу нельзя было бросать машину с разорванной гусеницей и выбитыми колесами. Они попали бы под трибунал. Несколько «тридцатьчетверок» быстро двигались вперед, стреляя с коротких остановок. Выстрелы у них были звонкие, как из огромного пистолета. Я впервые видел и участвовал в атаке совместно с танками.

      В тот день я понял, что все невзгоды пехоты, огромные потери трудно сравнить с жуткой судьбой танкистов. Страшная у них была смерть. Одна «тридцатьчетверка» вспыхнула, как факел. Из верхнего люка показалась голова в шлеме, руки схватились за края люка. Но человек горел, как свечка, и, замерев на секунду-две, с криком исчез в пылающей дыре. Грохнули сдетонировавшие снаряды, и башня, подброшенная на метр или полтора, свалилась с корпуса. А из открывшегося отверстия огонь бил уже струей, как из огнемета. Потом утих, и то, что было машиной и четырьмя живыми людьми, густо дымя, горело уже ровно, словно поленница дров, облитая соляркой.

      События того и последующих трех-четырех дней ожесточенных наступательных боев остались в памяти отдельными эпизодами. Вот загорелись еще два наших танка, и остальные, пять или шесть, попятились назад. «Клим Ворошилов» продолжал стрелять. Я видел, как летели искры из его лобастой массивной башни. Видимо, рикошетили бронебойные снаряды. Немцы стреляли издалека, я думаю, с расстояния метров восемьсот, если не больше.

      С КВ сорвало плоский запасной бак с горючим на корме. Второй бак, разлохмаченный взрывом, забрызгал горящей соляркой корму. Танк сделал еще несколько торопливых выстрелов, а затем из горевшей машины стали вылезать танкисты. Их было пятеро. Одного тащили на руках. Мы поддерживали их огнем из пулеметов, автоматов. Риккерт тоже стрелял из своего ППШ. Мы очень хотели, чтобы ребята спаслись после того, что пережили в бронированной коробке, которую без устали долбили немцы.

      Они уже отбежали от танков метров на двадцать, когда их все же поймал в прицел тяжелый немецкий танк. Это были 88-миллиметровые снаряды. Взрыв, потом второй накрыли танкистов. До разрушенного дома, возле которого мы залегли, добежали двое. Помню, один был весь в крови и, заикаясь, повторял, показывая рукой на дымящиеся воронки:

      – Там, комбат… майор там.

      Увы, возле воронок лежали засыпанные землей, смутно различимые куски человеческих тел. Прямое попадание. Этим двоим повезло. Контуженый танкист никак не давался перевязать его, вырывался, кричал. Второго трясло мелкой дрожью. Говорить он не мог и почти не слышал. Ему сунули цигарку, но после двух затяжек он схватился за грудь. Закашлялся, изо рта потекла зеленая