Призрак нации. Русский этнос в постсовременности. Андрей Столяров

вещающих об «особом русском пути», а небольшая история, случившаяся лично со мной в городе Любеке, расположенном на балтийском побережье Германии.

      Поясню, что Любек – это древний немецкий город, основанный еще в XII веке (между прочим, на месте разрушенного славянского поселения Любеч), в Средние века он был одним из центров международной торговли, в частности возглавлял Ганзу – торговое объединение городов, охватывавшее почти всю Европу. Так вот, возвращаясь довольно поздно с какого-то литературного мероприятия по совершенно пустынным – что меня тогда поразило – улицам города, я вдруг услышал сзади непонятные выкрики, шум и, обернувшись, увидел, что меня догоняют трое здоровенных парней. Причем все трое бритоголовые, в кожаных куртках, в цепочках, в зашнурованных сапогах, вдобавок у каждого на лице – цветная татуировка. В общем, ситуация – полный мрак. Куда бежать, кого звать на помощь? Полиции, кстати, поблизости нет. И должен сказать, что тогда, в середине девяностых годов, за два дня пребывания в Любеке я полицейских не видел. Я вышел на перекресток и, как сомнамбула, зашагал прямо на красный, запрещающий сигнал светофора. И что же, вы думаете, дальше произошло? Эти трое парней, увидев тот же сигнал, остановились как вкопанные. С точки зрения русского человека, полный абсурд: на километр вправо, на километр влево – ни одной движущейся машины. Полночь! Бюргеры в такое время не ездят, а спят. Чего, спрашивается, стоять?.. Три здоровенных лба, вероятно, ощущающие себя крутыми, покорно ждут, когда им разрешит двинуться дальше тупая электрическая железяка. Именно в этот момент я осознал, какие мы разные. Мы выросли при диктатуре, которая, казалось, регистрировала каждый наш вздох, они – при демократии, где человек, на первый взгляд, ничем не стеснен. Мы привыкли подчиняться распоряжениям, они – действовать самостоятельно, решая каждый сам за себя. И вместе с тем мы в некотором смысле гораздо свободнее, чем они.

      С другой стороны, можно вспомнить, как в свое время, после Второй мировой войны, англичане покидали колонии Британской империи. Надо сказать, что уходили англичане из своих колоний очень пристойно. Они, как правило, проводили выборы, формировали правительство и парламент, создавали в стране систему судов, оставляли местному населению налаженный государственный механизм министерства, ведомства, департаменты, чиновничью иерархию, четкий документооборот, связывающий все это в единую функциональную суть. Они даже готовили национальных специалистов, владеющих соответствующими навыками. Однако как только англичане освобождали страну, вся эта изумительная механика переставала работать. Начинали действовать совсем другие «законы». Местная «философия жизни», складывавшаяся веками, отвергала чуждый ей европейский государственный формализм.

      В общем, в тот момент в Любеке я вдруг понял, что национальный характер – это не миф, не выдумки кабинетных философов, это реальность, бытующая ежедневно, ежечасно, ежеминутно и проявляющая себя самым неожиданным