Основы духовной жизни. протоиерей Алексей Уминский

вем до вечера, и, опять ложась спать, будем помышлять, что не доживем до утра, всегда помня о безвестном пределе жизни нашей. Живя так, мы не будем ни грешить, ни иметь похотения к чему-нибудь, ни воспламеняться гневом на кого-либо, ни собирать сокровищ на земле, но, каждый день ожидая смерти, будем презирать все тленное. Тогда остынет в нас и похоть плотская, и всякое нечистое желание, все будем прощать друг другу и будем предочищать себя, всегда имея перед очами ожидание последнего часа и борьбы. Ибо сильный страх смерти и Суда, опасение мучений поднимает душу, клонящуюся в пропасть погибели».

      Слово Божие учит нас: Во всех делах твоих помни о конце твоем, и вовек не согрешишь (Сирах. 7: 39). Антоний Великий говорит о том же, хотя и несколько иными словами: «Ежедневно умирай, чтоб жить вечно, потому что боящийся Бога жив будет вовеки».

      Как же нам осмыслить, что же это такое – «память смертная»? Для начала все мы должны постараться до конца осознать и без того, в сущности, очевидное: единственное, что человек знает о себе с абсолютной достоверностью, – рано или поздно он обязательно умрет, хотя при этом менее всего думает о смерти.

      Чем обусловлен такой парадокс? Почему нам невыносимо тяжело хранить память о своей неизбежной кончине и думать о ней? – Это, без сомнения, связано с тем, что смерть для человека – явление неестественное, изначально Богом не уготованное, а следовательно, и размышления о смерти чужды нашему рассудку. Память смертная – чувство сверхъестественное, хотя о смерти нам ежедневно напоминают новости о катастрофах и преступлениях и почти все фильмы, которые мы смотрим по телевидению.

      Каждый человек боится смерти, оказывается не в силах ее принять. И это правильно: он не должен принимать смерть! Но каким же путем ему следует идти в таком случае?

      Наш современник гонит от себя прочь всякое напоминание о собственном будущем уходе, постоянно наблюдая смерти чужие. Ведь если умирают другие, а я – жив, значит, все не так уж и страшно! У человека, созерцающего чужую гибель во время просмотров теленовостей или триллеров или втянувшегося в кровопролитные компьютерные сражения, конечно же, порой пробегают мурашки по спине, но – «это ведь не со мной!» Он испытывает некоторое психологическое облегчение от того, что видит смерть, случившуюся либо «понарошку», либо хотя и вполне реальную, но к нему лично никак не относящуюся.

      Мир, отстоящий от Бога, тяготеет к смерти, потому что Бог – и есть истинная жизнь. Отдаляясь от Господа, человек неизбежно приближается к смерти и все явственнее ощущает на себе ее смрадное дыхание, но прибегает к сублимации, сосредотачивая свое внимание на чужих трагедиях. Не нашедшему Бога человеку такие фильмы нужны, как зелье наркоману: ведь в них если кто-то и умирает, то только не он сам; мир, обреченный погибнуть, в последний момент кем-то спасается. Заметьте, многие герои остросюжетных фильмов призваны осуществить своего рода мессианскую задачу: непременно появляется какой-то супермен, благодаря которому человечество избегает смертельной опасности, исходящей от террористов, от инопланетян, а то и от самого антихриста…

      Давайте перечитаем «Пир во время чумы» А.С. Пушкина и рассмотрим это произведение в контексте отношения человека к смерти. Председатель бросает смерти вызов, как перчатку в лицо; казалось бы, он не боится ее, пытается бороться с гибелью и выйти из этой схватки победителем. Но этот эмоциональный всплеск порожден совершеннейшим отчаянием, которое, в сущности, уже и есть смерть. И когда ему протягивается рука спасения, когда старый священник называет собравшихся на пир «безбожными безумцами», председатель гонит его прочь:

      Старик, иди же с миром;

      Но проклят будь, кто за тобой пойдет!

      Вспомним роман Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы», рассказ старца Зосимы о своем старшем брате, Маркеле, который до поры до времени оставался неверующим. Он навещал какого-то ссыльного вольнодумца, смеялся над няней, задувал лампадки, не хотел соблюдать посты и вдруг смертельно заболел. Исповедовавшись и причастившись, Маркел неожиданно переродился настолько, что знакомые посчитали его сошедшим с ума. Он у всех начинает просить прощения и говорит, что если даже один день ему дано было бы прожить на свете, и то он был бы счастлив, – а сколько еще Господь дает этих дней! «Вы поймите, – говорит он, – что всякий пред всеми во всем виноват…»

      Удивительная вещь: один пытается бороться со смертью своей гордыней и поет «гимн чуме»:

      Все, все, что гибелью грозит,

      Для сердца смертного таит

      Неизъяснимы наслажденья —

      Бессмертья, может быть, залог!

      И счастлив тот, кто средь волненья

      Их обретать и ведать мог.

      Но эта бравада – лишь крик отчаяния, потому что за чумным пиром неизбежно следует гибель, а Маркел действительно побеждает смерть, приближаясь ко Христу. Со смертью примириться нельзя, но победить ее можно. И это – самое главное, что должно остаться в душе христианина, когда он сталкивается с проблемой смерти и умирания.

      Ни Маркел, ни председатель чумного пира со смертью не мирятся; оба с ней борются, при