Призрак Адора. Том Шервуд

подошёл к мрачному, со связанными руками, бандиту.

      – Мне нужно знать, – сказал я ему, – кто и когда вас нанимал, какая была плата и цель.

      В ответ он оскалился, плюнул на палубу и бросил презрительно:

      – Алле хагель!

      Расхожее, старое, живущее много веков морское ругательство. Означает “разрази меня гром”.

      – Хорошо, – спокойно произнёс я. – Бариль, прибавь его к их компании.

      Боцман был чрезвычайно рад выполнить приказ. Возмущённый оскорблением, нанесённым палубе, он отвесил пленному такую страшную затрещину, что тот пролетел несколько шагов и свалился на сложенные в ряд трупы. В это время их, одного за другим, с привязанным к ногам балластом, подтаскивали к борту и, вспоров живот, сбрасывали вниз, в воду. Одного, второго, третьего. Вдруг цепко схватили лежащего на мёртвых телах пленника. К его ногам также прикрутили чугунную чушку, обнажили живот, и Бариль зловеще произнёс:

      – Всё, приятель. Сейчас ты бросишь курить.

      Наконец-то того проняло. Касание смерти неисповедимым образом меняет людей, в какой-то летучий, невидимый миг, безжалостно и безвозвратно. Разбойник побелел, из глаз выступили слёзы. Надувая жилы на шее, он закричал:

      – Нельзя! Пусть меня судят! Без судьи нельзя!

      – Давайте, ребята, тащите, – деловито и праздно, как будто речь шла о каком-то бревне, поторопил Бариль. – Только брюхо ему взрежьте не над палубой, и так придётся в две вахты отмывать.

      Пленник выкатил обезумевшие глаза и, клацая зубами, стал судорожно цепляться связанными за спиной руками за мёртвые тела.

      Вдруг раздался голос марсового:

      – Вижу шлюпку! На мачте – Юнион Джек и вымпел адмиралтейства. Идёт к нам!

      – Быстро! – приказал я. – Тех, кто остался, накрыть брезентом, вахтенные – по местам, остальные – вниз, на пушечную палубу!

      Топот, шорох, всё стихло. Действительно, шлюпка движется к нам. Шестеро гребцов, на корме – очень юный, щёгольски разодетый чиновник.

      – Эй, на “Дукате”! – закричал он срывающимся в фальцет тенорком. – Давайте трап!

      Мы молча переглянулись. Пускать его сюда нельзя. Объясняться, что произошло, – значит задержаться в Бристоле ещё на месяц. Да и очень возможно, что этот визитёр уже получил свою порцию турецких денег за то, чтобы рассмотреть, насколько серьёзны повреждения на корабле. Нет уж, мистер. На палубу ты не ступишь. (Мне тут же пришло в голову, как себя с ним вести.)

      Послышалось неумелое, полное бравады проклятие. Шлюпка обогнула корму “Дуката” и подошла со стороны крена, где борт был ниже.

      – Трап давайте! – снова завопил голосок.

      Хромая, я подошёл к борту, перегнулся.

      – Чего распищался, шкерт? – сердито бросил вниз.

      Юнец побагровел, задохнулся. Его гребцы попрятали неудержимые ухмылки. Каждый знает, что “шкертом” на корабле называется случающийся среди матросов придурок, “прислуга за всё”.

      Минуту щёголь задыхался, тряс паричком, багровел, икал, выпучив глаза. Наконец, нашёлся:

      – Я посланник адмиралтейства!