Разоблаченная Изида. Том II. Елена Блаватская

элементалов, которые подчиняются тому, «кто знает». Привидение и человеческого призрака факир назвал бы палит или чутна, а женского человеческого духа – пичхалпай, но не питри. Правда, питара означает отцы, предки; а питра-и – родственник. Но эти слова применяются совсем в другом смысле, чем питри, призываемые в мантрах.

      Утверждать перед благочестивым брахманом или факиром, что любой человек может беседовать с духами умерших людей, значило бы потрясти тем, что показалось бы ему кощунством. Разве заключительный стих «Бхагаваты» не говорит, что это великое счастье отведено на долю только святых санньяси, гуру и йогов?

      «Задолго до того, как они окончательно избавляются от своих смертных оболочек, души тех, кто творили только добро, например, санньяси и ванапраст, приобретают способность беседовать с душами, которые раньше их ушли в сваргу».

      В этом случае питри, вместо гениев, являются духами или, скорее, душами умерших. Но они будут свободно сообщаться лишь с теми, чья атмосфера такая же чистая, как их собственная, и на чьи молитвенные каласа (вызывания) они могут ответить без риска осквернить свою небесную чистоту. Когда душа вызывателя достигла Сайадьям или полной тождественности сущности со Вселенской Душой, когда материя окончательно побеждена, тогда адепт может свободно каждый день и каждый час вступать в сношения с теми, которые, хотя и освобождены от бремени своих телесных форм, все же сами продвигаются через бесконечный ряд преображений, входящих в постепенное приближение к Параматме или великой Вселенской Душе.

      Не забывая о том, что христианские отцы для себя и своих святых всегда претендовали на название «друзей Бога», и зная, что этот термин они взяли, вместе со многими другими, из специальной терминологии языческих храмов, – вполне естественно ожидать, что они будут злобствовать каждый раз, когда намекается на эти ритуалы. Так как отцы, как правило, были невежественны и имели жизнеописателей таких же невежественных, как они сами, то мы и не могли ожидать, что найдем в описаниях их блаженных видений ту же изобразительную красоту, какую мы находим у языческих классиков. Независимо от того, следует ли отказать в доверии или же принимать, как факты, видения и объективные феномены как отцов-отшельников так и иерофантов святилищ, – великолепная образность, примененная Проклом и Апулеем в описании малой части конечного посвящения, которую они осмелились раскрыть, совершенно затмевает плагиаторские повествования христианских аскетов, хотя они были предназначены быть верными копиями. Повествование об искушении Св. Антония в пустыне женским демоном является пародией на предварительные испытания неофита в течение Микра или меньших мистерий в Агре – это те ритуалы, при мысли о которых Климент так возмущался, и в которых была представлена лишившаяся дочери Деметра в поисках ее, и ее добродушная хозяйка Баубо.[99]

      Не вдаваясь опять в доказательства, что в христианских, а в особенности в Ирландских римско-католических церквях[100]

99

См. Arnolius, Oр. cit. [480], c. 249, 250.

100

См. [424].