Япония: путь сердца. Татьяна Григорьева

Так, страх греков перед бесконечностью сменился противоположной ему фаустовской страстью к бесконечному. Отсюда и чувство неукорененности, утраты опоры в вечности[17]. Называя культуру «высоко развитой душой», О. Шпенглер не верит в бессмертие самой души. Но к духу неприложимы законы органического мира. Философ сам с собой вступает в противоречие, утверждая, что все движется на поверхности, пребывает в покое на глубине, а на высоте созерцания противоположности уничтожаются[18].

      Илл. 10. Освальд Шпенглер

      Однако как же достичь высоты созерцания, если унаследованная логика препятствует этому? – задаются вопросом русские философы, откликнувшиеся на книгу Шпенглера[19]. Почти каждый автор этой удивительной книги – «Освальд Шпенглер и Закат Европы» – разделял его критический взгляд, но упрекал в отсутствии религиозного чувства, ощущения Праосновы, извечности духовной культуры, – абсолютной Истины. О. Шпенглер, по их мнению, представил нечто эмпирически живое, но трансцендентально мертвое, хотя ему не чуждо чувство Мировой души, где вечно присутствуют прообразы культур. Эта Мировая душа время от времени отпускает души вселенских культур и принимает их обратно по завершении пути.

      Илл. 11. Николай Бердяев

      За изложением живых фактов Семен Франк увидел у Шпенглера проникновение в абсолютное и вечное живое единство бытия и жизни, и этому не помешало отсутствие у последнего религиозной интуиции. Христианство у Шпенглера исчезает, тогда как История, по мнению Франка, при всей случайности и хаотичности внешних событий, предстает необходимым осуществлением, каждый момент которого имеет свою самодовлеющую ценность в силу всеединства сверхвременного бытия. У Шпенглера, однако, есть лишь субстрат истории в виде Перводуши, в лоне которой пребывают до поры до времени души культур, но нет субъекта истории, ее созидателя.

      По мнению Федора Степуна, Освальд Шпенглер ощущал Мировую душу, хотя и говорит о ней туманно. Каждая культура, как Сатурн кольцом, опоясана своим роковым одиночеством, и все же в каждой из них разлит свет Мировой души. «В этой мировой душе все вечно пребывает; в ней и поныне живут потерянные трагедии Эсхила»[20], и не как созданные формы, а в невысказанной и неразрушимой первосущности.

      Николай Бердяев свои размышления о книге Шпенглера назвал «Предсмертные мысли Фауста». Судьбу европейской культуры Бердяев сравнивает с судьбой Фауста, возжелавшего господства над миром, но истощившего себя в бездуховной цивилизации: для него померк свет Логоса. Культура имеет своим истоком культ предков, она невозможна без священных преданий. Культура органична, от нее зависит качество жизни человека. Каждая культура имеет свое лицо, она индивидуальна, и это позволяет ей одухотворять сущее. Цивилизация же механична, безлика, бездуховна, ее мера – количество. «Нас, русских, нельзя поразить этими мыслями. Все русские религиозные мыслители утверждали это различие

17

Все есть везде – дело в расстановке акцентов, в господствующем типе мышления. Согласно Плотину, беспредельности свойственны движение и покой, и потому она не может мыслиться сама по себе, но лишь в связи с эйдосом, который только и может одновременно двигаться и покоиться, – записал он в трактате «О числах».

18

Шпенглер О. Закат Европы. – С. 37.

19

Почти все именитые философы: Н. А. Бердяев, Я. М. Букшпан, Ф. А. Степун, С. А. Франк – откликнулись на «Закат Европы» в книге «Освальд Шпенглер и Закат Европы», вышедшей в Москве в 1922 году, когда на «корабле философов» из России выдворили мыслящих.

20

Там же. – С 13.