Роковая перестановка. Барбара Вайн

продать только в следующем августе неким мистеру и миссис Ланган за здорово поправившуюся сумму в пятьдесят одну тысячу девятьсот девяносто пять фунтов.

      Насколько мне известно, знакомство моего сына с Уайвис-холлом ограничивалось периодом жизни моего дяди, когда я, моя жена и сын с дочерью часто приезжали к нему погостить. После смерти дяди в апреле 1976 года сын ездил в Уайвис-холл два, самое большее три раза – лишь для того, чтобы просто осмотреть дом и принять решение насчет мебели и прочего имущества.

      Я вполне допускаю, что в период между смертью дяди и продажей домом завладели скваттеры[18] или бродяги. Мой сын точно никогда не сдавал его и не разрешал кому-либо поселиться там либо временно, либо на постоянной основе.

      В настоящий момент мой сын проводит свой отпуск на Тенерифе со своей женой и дочерью. Я не могу точно сказать, когда ждать его домой, хотя предполагаю, что он вернется примерно через неделю.

* * *

      Она была маленькой, краткой и сдержанной. Заметка в утренней газете понедельника была всего в дюйм высотой. Она отвечала на вопрос, который задал себе Руфус, и рассказывала, что были найдены кости не только младенца, но и молодой женщины. Это не стало шоком. А как иначе, если это Уайвис-холл, тот самый хвойный лес и то самое кладбище домашних животных?

      Чтобы сфотографировать дом для новостей, фотограф вчера, должно быть, встал там же, где когда-то стоял Руфус, на краю лужайки, спиной к кедру. Тогда он снимал аппаратом серийного производства, но хорошим. Воровство Зоси отличалось одной особенностью: она никогда не воровала хлам. Потом он еще сфотографировал саму Зоси и кладбище домашних животных.

      – Почему здесь всегда такая низкая трава? – спросил тогда Эдам.

      – Кролики, я думаю.

      – И почему эти чертовы кролики не могут приходить на мои лужайки и есть траву там?

      Эдам всегда говорил «мои лужайки», «мой дом», «моя мебель». Это немного задевало Руфуса, хотя у Эдама были все права говорить так. Все это было его, все это, и у него закружилась голова. Как-никак девятнадцатилетние редко наследуют большие особняки.

      Наверное, был август, когда я делал те фотографии, подумал Руфус, а через пару недель все закончилось. Так уж совпало, что, когда распалась их коммуна, испортилась и погода. Пока они были на кладбище, то и дело начинало моросить, ветер раскачивал верхушки сосен. Время от времени им приходилось останавливаться и прятаться под росшие вплотную друг к другу деревья.

      Если бы продержалась жаркая и сухая погода, копали бы они глубже? Вероятно, нет. Несмотря на дождь, земля была твердая как камень. Начался ливень, сильный, с яростными порывами ветра, когда они принялись укладывать обратно квадраты дерна, и Эдам что-то сказал насчет того, что от дождя трава вырастет быстрее, дождь на их стороне.

      – Мы все должны уехать отсюда разными путями, причем как можно быстрее, – сказал Руфус. – Заканчиваем работу и уходим.

      Лопату и вилы они повесили среди других инструментов

18

Лица, самовольно захватывающие землю или поселяющиеся в чужом доме.