В поисках утраченного времени. Книга 6. Беглянка. Марсель Пруст

но на Ваше имя), что, может быть, Вы отмените заказ и, таким образом, избавите меня от не нужных мне яхты и автомобиля. Об этом, как и о многом другом, нам следовало бы поговорить при свидании. Но так как я снова могу полюбить Вас, хотя и ненадолго, то с моей стороны было бы безумием из-за парусного суденышка и «роллс-ройса» добиваться встречи с Вами и мешать Вашему счастью, раз Вы уверены, что можете быть счастливы только вдали от меня. Нет, лучше отказаться от «роллса» и даже от яхты. Я же никогда не буду ими пользоваться, и они обречены на вечную стоянку: яхта – в гавани, на якоре, без оснастки, автомобиль – в гараже. Я только прикажу выгравировать на яхте… (Боже, как мне страшно ошибиться в названии! Вы пришли бы в ужас от подобного кощунства) стихи Малларме[10], которые Вы когда-то любили… Помните его стихотворение, начинающееся так:

      Неумирающий, прекрасный и безгрешный!

      Увы! Сегодня нет уже ни безгрешности, ни красоты. Те же, кто, как я, знают, что они очень скоро превратят красоту в нечто посредственное, совершенно невыносимы. А к «роллсу» скорей подошли бы другие стихи того же самого поэта, о которых Вы говорили, что они недоступны Вашему пониманию.

      В колесах яхонты горят[11].

      Я видеть несказанно рад

      Огонь, что твердь прожечь стремится.

      Пылают горних царств куски.

      Умру от предночной тоски

      На одинокой колеснице.

      Прощай навсегда, моя милая Альбертина! Еще раз спасибо за очаровательную прогулку накануне нашей разлуки. У меня осталось о ней прекрасное воспоминание.

      Р. S. Я ничего не пишу Вам о сногсшибательных предложениях Сен-Лу (кстати, я понятия не имел о том, что он в Турени), которые, как Вы утверждаете в своем письме, он сделал Вашей тетушке. Это в духе Шерлока Холмса[12]. Что же Вы могли обо мне подумать?

      Разумеется, так же, как я раньше говорил Альбертине: «Я вас не люблю» – для того, чтобы она меня любила; «Я забываю тех, кого я не вижу» – для того, чтобы она как можно чаще на меня взглядывала; «Я решил с Вами расстаться» – для того, чтобы у нее не возникала даже мысль о разлуке, – теперь мне очень хотелось, чтобы она вернулась через неделю, и потому я писал: «Видеться с Вами для меня опасно». Жить в разлуке с ней было для меня хуже смерти, – вот почему я писал ей: «Вы правы: совместная жизнь была бы для нас обоих несчастьем». Но, прежде чем написать это неискреннее письмо, убеждая себя, будто она мне не дорога (только этим я и тешил свое самолюбие в моем былом чувстве к Жильберте, в моем чувстве к Альбертине), а также ради удовольствия высказать то, что волновало меня, но не ее, я должен был бы предусмотреть, что, по всей вероятности, она как раз и ждет от меня отрицательного ответа, то есть подтверждающего мое истинное намерение; по всей вероятности, именно так Альбертина и поняла бы мое письмо, потому что, даже если бы она была глупее, чем на самом деле, все же она ни на минуту не усомнилась

10

…стихи Малларме, которого Вы когда-то любили… – В новейшем критическом издании романа здесь приводится следующее четверостишие из сонета «Лебедь» (1885) из сборника «Стихи» (1887):

Там лебедь царственный остался навсегда,

Он помнит, как его манила даль пустая,

Но жизни не воспел в пустыне, где, не тая,

Тверда под инеем бесплодная вода.

(Перевод Р. Дубровкина)

Помните его стихотворение, начинающееся так… – Эта фраза является буквальным повтором фразы Пруста из письма к Агостинелли, отправленного 30 мая 1914 г. (в день смерти «беглеца», о которой писатель узнал чуть позже из телеграммы его подруги). В этом же письме Пруст по памяти приводит сонет С. Малларме, процитированный в романе. Ни в каком другом месте романа жизнь писателя не сливается столь полно с жизнью персонажа. Напомним, что Альфред Агостинелли «исчез» из дома Марселя Пруста 1 декабря 1913 г., отправившись вместе со своей подругой на юг Франции, где записался в школу авиаторов братьев Гарберо в Антибе под именем Марселя Свана. Пруст всеми средствами пытался вернуть «беглеца», суля ему личный аэроплан и «роллс-ройс», хотя такие подарки (около 27 тысяч франков каждый, то есть миллион по современному курсу) стоили бы ему практически всего состояния.

Ввиду исключительной ценности этого письма, представляющего собой единственное прямое свидетельство отношений Пруста и Агостинелли, приведем его здесь с небольшими купюрами:

[Суббота, 30 мая 1914]

Мой дорогой Альфред!

Я вам очень благодарен за письмо (одна фраза была восхитительной, сумрачной и т. п.) и телеграмму, что было сверхлюбезностью. Свою я не отправил лишь потому, что уже поздно, так как письмо принесли, когда я уже спал и т. п. Поскольку оно (Ваше) доставило мне удовольствие, то мое не было уж совсем бесполезным. В остальном же (Вы опять будете говорить, что я не знаю, чего хочу) оно было именно таким. Ибо я подумал, что с моей стороны было бы нескромностью принять от Вас услугу такого рода, и я хочу попытаться самостоятельно добиться того, чего требую. Я не стану Вам объяснять, почему я не счел бы это скромным, рискуя вновь Вас рассердить, а как раз этого я и хотел бы избежать. Я должен был бы подумать об этом раньше, но такая мысль пришла ко мне лишь после моего письма к Вам. Впрочем, полагаю, что это так или иначе разрешится.

Что касается аэроплана, здесь сложнее по той же самой причине, что и в отношении последнего случая с Грассе, Вы помните тот день, когда он мне написал: Я освобождаю Вас от всяких обязательств по контракту, делайте то, что хотите, а я не мог сделать ничего, кроме того, чего хотел он. <…> Во всяком случае, если я его оставлю у себя (в чем я сомневаюсь) и так как он, по всей видимости, будет стоять в конюшне, я прикажу выгравировать на (я не знаю, как называется эта деталь, и не хочу допустить ересь в глазах авиатора) нем известные вам стихи Малларме:

Там лебедь царственный остался навсегда,

Он помнил, как его манила даль пустая,

Но жизни не воспел в пустыне, где не тая…

Он шеей отряхнет искристый этот холод:

Грозящий смертью свод отвергнут и расколот,

Но не расколот лед, где перья пленены.

Отныне обречен сиять прозрачной льдиной,

Застыл, закутанный в презрительные сны,

Изгнанник призрачный гордыни лебединой.

(Перевод Р. Дубровкина)

Это стихотворение, которое вы любили, находя его при этом темным, и которое начинается так:

Звенящий зимний день, взломав безмолвье льда,

Взмахнешь ли ты крылом, победно отметая

Забвенье озера, где цепенеет стая

Видений, чей отлет сковали холода!

(Перевод Р. Дубровкина)

Увы! «День» уже не «звенящий» и не «зимний». <В оригинале первая строка сонета Малларме, на которую ссылается Пруст, намного чувственнее: «Девственный, жгучий и прекрасный сей день». – Соответственно, предыдущая фраза письма могла бы звучать так: «Увы! „Сей день“ уже не „девственный“, ни „жгучий“, ни „прекрасный“!» – О. В., С. Ф.>

Главное же, чтобы уж кончить с этим аэропланом, убедительно прошу Вас думать, что мои слова в этом отношении не содержат никакого – пусть даже и скрытого – упрека. Это было бы глупо. И так есть в чем Вас упрекнуть, и Вы знаете, что я не упускаю случая это сделать. На самом деле, превеликой глупостью было бы возложить на Вас ответственность (я имею в виду моральную) за бесполезность покупки, о которой Вы ничего не знали <…>

Коль скоро Вы интересуетесь «Сваном» и спортом, посылаю Вам статью о «Сване», появившуюся в одной спортивной газете. Сожалею, что это не «Аэро» (но, может быть, будет и там!), мне бы хотелось дать Вам почитать, но оно на двадцать страниц, письмо автора этой статьи, который извиняется передо мной за то, что неверно цитировал мою книгу.

Я просил у Вас выслать мне обратно мое письмо, Вы этого не сделали. Кроме того, я просил Вас ставить побольше печатей на конверт. Вы этого тоже не сделали. Заказное письмо идет быстро <…> и Вы могли бы выслать мне (как следует запечатав) это письмо и прошлое. Не стоит утруждать себя письмами ко мне, поскольку Вы много работаете, просто вложите их в конверт. Дружески жму Вашу руку.

Марсель Пруст.

Обращаясь к Агостинелли с просьбой возвращать письма, Пруст, по-видимому, не только хочет избежать того, чтобы они были еще кем-то прочитаны, но и, возможно, думает использовать их в романе.

11

В колесах яхонты горят… – Заключительные строфы из сонета С. Малларме «В твою я повесть не войду» из сборника «Другие стихи и сонеты» (1886).

12

Это в духе Шерлока Холмса. – Роль, которую исполняет Сен-Лу в попытках вернуть Альбертину, в действительности отведена была Альберу Намья (1886–1979), молодому другу Пруста и его советнику в биржевых операциях: писатель поручил ему поехать в Ниццу и втайне предложить отцу Агостинелли определенную сумму денег в обмен на содействие в немедленном возвращении «беглеца» в Париж.