Алая река. Лиз Мур

пока я прихлебываю кофе из пластикового стаканчика.

      Сегодня Алонзо занят с посетителем, и я привычно сажусь у окна. Из щели тянет холодом; зябну, терпеливо жду.

* * *

      Вздрагиваю от звона трех серебряных колокольчиков, подвешенных над дверью. Посетитель вышел, Алонзо пока свободен.

      Приближаюсь к прилавку, расплачиваюсь за кофе.

      – Жаль, что с вашей сестрой так случилось, – выдает Алонзо.

      – Как – так?

      Алонзо молчит. Лицо у него вытягивается. Характерная гримаса человека, сообразившего, что проболтался.

      – О чем вы, Алонзо?

      Он качает головой.

      – Да я толком не знаю. Может, недопонял чего. Или недослышал.

      – Что конкретно вы недослышали и недопоняли?

      Алонзо наклоняет голову набок, косится за окно, на угол, где обычно торчит Пола. Заметив, что Полы нет, продолжает:

      – Наверное, пустяки какие-нибудь. Просто позавчера Пола сказала, что Кейси исчезла. Что ее уже месяц никто не видел, если не дольше. Что никто не знает, где она.

      Киваю. Рот держу закрытым, плечи – расправленными. Ладони мои спокойно лежат на ремне, и вообще я просто воплощенная невозмутимость.

      – Вот как, – говорю.

      – Пола небось напутала, – юлит Алонзо. – Она в последнее время малость того… – Его лицо выражает сочувствие. Похоже, он готов сделать что-нибудь катастрофическое – например, похлопать меня по плечу. Слава богу, не двигается с места. Он будто застыл. И я тоже.

      – Вы правы, Алонзо. Пола определенно что-то напутала.

Тогда

      Некоторые люди склонны видеть причину всех бед в собственном трудном детстве. Кейси как раз такая. Незадолго до того, как мы перестали общаться, она пришла к выводу: в ее проблемах виноваты отец с матерью, которых она лишилась слишком рано, а также Ба, которая никогда не любила Кейси, а пожалуй, даже испытывала к ней неприязнь.

      Помню, я, услыхав это откровение, на миг онемела, а потом заметила, что обстоятельства у нас были одинаковые.

      Мое мнение: я стала тем, кем стала, потому что принимала правильные решения, а не полагалась на слепой случай. Наше детство, конечно, безоблачным не назовешь, но по крайней мере одна из нас вышла из него подготовленной к продуктивной жизни.

      Но когда я это озвучила, Кейси закрыла лицо ладонями.

      – Для тебя, Мики, все всегда было иначе. С самого начала.

      Так она сказала, и я до сих пор не пойму, что имелось в виду.

      Впрочем, если взвешивать шансы, если выяснять, у кого детство было труднее (в любом из смыслов), мои обстоятельства определенно перетянут.

      Я говорю так потому, что помню маму – а Кейси не помнит. Причем воспоминания мои – светлые. Значит, мамину смерть я восприняла тяжелее. Кейси была слишком мала, чтобы уяснить всю глубину нашей потери.

* * *

      Мама умерла молодой. В восемнадцать, учась в выпускном классе, она забеременела мною. А училась хорошо, и девочкой была примерной, по словам Ба. Только с нашим отцом и встречалась, других парней не знала. И вот, нате вам: несколько месяцев свиданий – и залет.