Сказание о граде Ново-Китеже. Михаил Зуев-Ордынец

в переднюю Сережа не закрыл, и видно было, что вошел человек в черном клеенчатом реглане и мичманке с узеньким нахимовским козырьком, сухой, мускулистый, подобранный и до краев налитый веселой, звонкой силой. Были в нем та подтянутость и щеголеватая точность, тот необъяснимый флотский шик, который свойствен только военным морякам.

      Сережа замер от восторга. Восторг его дошел до предела, когда Птуха снял реглан, а под ним оказался морской китель с якорьками на золотых пуговицах и со значком торпедиста на рукаве – красной морской торпедой в золотом круге. Не смог моряк – духу не хватило – сменить китель, реглан, мичманку, пусть без «краба» и без кокарды, на ничем не примечательные пиджак и кепку, не смог спороть доблестный значок торпедиста. Достаточно и того, что спорол он четыре мичманских галуна, следы которых еще видны были на рукавах.

      Блестя цыганскими, с синеватыми белками глазами, он спрашивал Сережу с напускной строгостью;

      – Штык-болт крепить умеешь?

      – Не умею, – смущенно сопанул носом Сережа.

      – А рифовый узел вязать можешь?

      – Не могу. Научите?

      – Об чем речь? Обязательно!

      Войдя в комнату, мичман обратился к Косаговскому:

      – Извините, Виктор Дмитриевич, что незваный пришел, да еще и товарищу капитану ваш адрес дал.

      – Не извиняйтесь, Федор Тарасович. Хорошо сделали, что пришли. И с товарищем капитаном был рад познакомиться. Вы, оказывается, тоже халхинголец?

      – Так точно! И вы там дрались? – Он посмотрел на стаканы с чаем и сокрушенно вздохнул: – Боевые товарищи при встрече пьют чай! Ну и ну! Просто кошмар! Одну минуточку! – Он вышел в переднюю, покопался в кармане реглана и, вернувшись, поставил на стол бутылку. – Вот. Одесский коньяк, сестренка прислала. Где у вас штопор, Виктор Дмитриевич?

      – Вы одессит? – спросил Косаговский.

      – Мне просто смешно! Разве это не видно с первого взгляда? Чистокровных одесситов, кроме меня, только три: дюк[2], Беня Крик и Леонид Утесов. Я, собственно, с Большого фонтана, рыбак. Фонтанский – весь зад в ракушках! Так нас дразнят. Ну, будем! Дай боже и завтра то же! – поднял мичман первый свою рюмку. – За святое боевое братство!

      – Взрывником работаете? – морщась от выпитой рюмки, спросил Косаговский.

      – Да. Списали меня на бережок. Оверкиль у мичмана Птухи получился. – Он поднял левую руку и задумчиво, грустно посмотрел на оторванные до первых суставов пальцы. – Но ничего, не унываю. На взрывном деле, как и на борту, тоже морская разворотливость нужна. Дело не скучное! Дырочку в камне просверлишь, взрывчаточку заложишь и стукнешь! Далеко нас слышно.

      Сережа, нетерпеливо ерзавший на стуле, навалился на стол локтями и весь подался к мичману.

      – Товарищ мичман, вы давно взрывником работаете?

      – Ты, малец, меня дядей Федей зови.

      – Хорошо, дядя Федя.

      – Не хорошо, а есть! Вот как надо отвечать.

      – Есть,

2

Так одесситы называют памятник на Приморском бульваре герцогу Ришелье.