Сказание о граде Ново-Китеже. Михаил Зуев-Ордынец

а чужаки! Поганцы, чертово отродье, змеи шипящие!

      Это выкрикнул звонким горловым голосом высокий рыжебородый человек в нарядном кафтане до пят, не из сермяги или дерюги, а из добротного сукна ядовито-желтого цвета. Лицо его сплошь кроме носа и узкой полоски лба заросло густыми рыжими волосами. В тусклых оловянных его глазах затаилось что-то зверино-злобное и рабски подлое. Нехорошее лицо, опасное!

      – Прелестный голос! – поглядел Птуха на рыжебородого. – Удивляюсь, почему он в одесской опере не поет.

      А рыжебородый завопил кликушно:

      – Антихристы!.. Сыны дьявола! У них на голове рога сатаны!

      – Патрикей скажет, только слушай! – насмешливо протянули в толпе. – Где они, рога-то?

      – Под шапкой у них рога! – резко крикнул рыжебородый. – Сбей шапку, пощупай!

      – Тю! Зачем сбивать? – Птуха снял мичманку и наклонил голову. – Щупайте, граждане! Какие же мы черти? И нас, как и вас, мама родила.

      Ближний парень протянул руку, с опаской пощупал и крикнул радостно:

      – Гладкая, как и у нас! Ей-бо, гладкая! Нет рогов!

      Рыжебородый оттолкнул зло парня и пошел на мирских. Он остановился против Сережи и взвизгнул:

      – А где третий глаз во лбу? Открой третий глаз, псенок! Уу-у!.. Палачу бы под топор тебя! Чтобы и семени вашего не осталось!

      Рыжебородый тянулся руками к Сереже. Казалось, он сейчас бросится душить мальчика. Сережа не отступил, не попятился, а ударил сильно по тянувшимся к нему рукам и крикнул:

      – Ты, рыжий, не очень!..

      Рыжебородый сунулся было ближе к Сереже, но мичман незаметно двинул его локтем в бок и сказал вежливо:

      – Я, конечно, извиняюсь.

      – Стрельцы, пошто мирским волю даете? – закричал слезливо рыжий, потирая бок. – Бейте мирских нещадно!

      В толпе нашлись у него единомышленники. Это были молодые, сытые и мордастые парни. Их кафтаны, тоже из цветного хорошего сукна, были подпоясаны туго и высоко, выше пояса, а рукава засучены. Так выходят кулачные бойцы на «стенку».

      – Бей мирских! – закричали мордастые парни. – Наш святой град пришли разведать!

      – От царишки московского подосланы!.. Бей!..

      Но из толпы закричали и другое:

      – Не тронь мирских! Мы, может, тоже к миру тянемся!

      – Мужики, помолчите! Орут, как непоено стадо.

      Это крикнула бабенка, коротенькая, но матерая и крепкая, как грибок, с властными, мужскими повадками. На животе ее висел лоток, а на нем, под тряпицей, дымились горячие подовые пироги и калачи, густо обвалянные мукой. Широкое, лукавое и умное ее лицо пылало гневом и брезгливой ненавистью. Она встала против рыжего и сказала не громко, но сильно:

      – Чо к младеню лезешь? Пошто на мирских народ натравляешь? Будь ты трою-трижды на семи соборах проклят, Душан!

      Рыжебородый опасливо попятился:

      – Понесла без весла! Молчи, баба, когда мужики говорят.

      – Сам молчи,