Дорога светляков. Анастасия Андрианова

– приквел романа «Пути Волхвов», повесть можно читать без привязки к основной истории. Мир Княжеств ждёт вас и готов провести в свои тёмные сказочные леса.

      Приятного путешествия!

      Анастасия Андрианова

      P.S. Спасибо всем, кто читал и читает мои истории. Я вас очень ценю! И, конечно, спасибо прекрасной Хелен Тодд за умопомрачительную обложку.

      Алхимик

      1.

      117-й год После.

      31 октября.

      Где-то впереди слышится плач. Вернее, не слышится, ощущается, и я иду не на звук, на ощущение, как слепец идёт ощупью. Довольно скоро нахожу ту, кто меня зовёт.

      Она прячется в руинах ратуши. В старые времена развалины непременно бы покрылись порослью молодых берёз или чёрт знает чем ещё, но сейчас они голы и черны, только слой пепла, пыли и сизых безжизненных лишайников скрывает их мёртвую наготу.

      Я подхожу ближе и вижу её – большая, уже почти девушка, а плачет горько, по-детски, стыдливо закрывая лицо грязными ладонями.

      Легко вскакиваю на обломок колонны и сажусь на корточки прямо перед девочкой.

      – Ну здравствуй, человек.

      Она замолкает и ошарашенно смотрит на меня. Почти осязаю её взгляд: скользит по серым волосам, по застывшему в вежливой улыбке лицу и дальше, к начищенным пуговицам на пиджаке коричневого бархата, к перемотанным бинтами запястьям…

      Я спешу одёрнуть рукава, чтоб скрыть бинты. Глубокие порезы отзываются на движение болью.

      – Вы…

      «Убивец. Губитель детских душ. Ночной разбойник».

      – Я уведу тебя отсюда. Тебе плохо? Пойдём.

      Протягиваю ей руку, и чёртов рукав снова задирается.

      – Вы меня убьёте, – шепчет она обречённо и безвольно.

      – Вовсе нет.

      Я её не убью. Это правда. Я не умею лгать.

      На несколько мгновений мы замираем: недоверчивая заплаканная девочка и молодой мужчина с протянутой рукой. Нарисуй нас так кто-нибудь, и несведущему зрителю покажется, будто я приглашаю её на танец, но всё не так, ох, как же всё не так.

      – Погоди. – Лезу в карман и достаю леденец на палочке. – Тебе не обязательно тотчас соглашаться. Угостись. Подумай.

      Протягиваю ей угощение, а она всхлипывает:

      – Точно. Вы тот, о ком говорят.

      Ах, эта молва. В мире До многие отдали бы правую руку за такую славу. Да и сейчас, не будь я тем, кем являюсь, это могло бы быть приятно.

      – Ты права, моя милая. Но всё же… возьми конфетку. Не плачь и ни о чём не жалей.

      – Мама учила меня не брать сласти от незнакомцев. Особенно от молодых господинов в хороших костюмах.

      Бери уже этот леденец! Бери, маленькая, мерзкая, умная…

      Я очаровательно улыбаюсь и будто в смущении опускаю глаза.

      – Что ты, милая. Леденец не отравлен. Я знаю, что говорят… будто я гублю детей, предлагая сладости. Но знай, они неправы.

      Перехватываю взгляд её заплаканных глаз и стараюсь удержать как можно дольше. Смотри на меня, смотри же, смотри и верь мне.

      Она приоткрывает рот и бездумно тянется за конфетой.

      Вот так. Хорошая девочка.

      – Это вкусно, попробуй. Я просто хочу утешить тебя и сделать так, чтобы ты никогда не плакала. Я ведь люблю вас. Люблю вас всех.

      Девочка тянет леденец в рот и пробует на зуб. Я не могу сдержать торжества.

      Тик. Так. Единственные часы тикают у меня в голове, а от тех, что украшали ратушу, остались только осколки цветного стекла и покорёженные куски металла. Где они? Погребены под обломками стен? Или смешались с дорожной пылью, с человеческим прахом, с пеплом и грязью?

      – Я не нужна мамочке, – выдыхает девочка. – Она никогда не захочет принять меня назад.

      Чудесно. То, чего я и добивался.

      – Ты права, милая. – Я сочувственно склоняю голову вбок. – Поэтому я тут. Ищу тех, кто как и ты, потерял семью. Тех, чьи сердца разлетелись на обломки, как это здание. Ты ведь знаешь, что было тут До?

      Девочка кивает, давясь слезами.

      – Тут был большой красивый город. Пр… Про…

      – Прага, – подсказываю я. – Да, так называлось это место. А про другие слышала? Париж, Москва, Рим, Вена. Они были…

      Осекаюсь, чтобы не сболтнуть лишнего. Скажу, что помнил их с младенчества, с первого камня, и она снова начнёт думать, снова потеряет доверие.

      – Я видела на картинках, – кивает девочка, освобождая меня от необходимости продолжать фразу. – У брата сохранилась книжка. Старая-престарая.

      Конечно. Безусловно, она очень, очень старая. Старее твоей мамы и бабушки. Старее их вместе взятых. Удивительно, что у кого-то ещё сохранились книги, а не пошли на розжиг.

      – Пойдём.

      Я беру её за руку, она хватается, и я помогаю ей выбраться из каменного укрытия. По привычке вскидываю