Записки санитара морга. Артемий Ульянов

в ответ. – А ты чего пришел? Болит что-нибудь?

      – Я к вам, – честно признался я.

      – В гости, значит? – риторически уточнил Шабаев. – Ну, садись тогда. Будем вместе отдыхать, – кивнул он. Видно, что слова давались ему с трудом. Все свои силы, которые он принес в отделение утром, были оставлены в оперблоке.

      Не растерявшись, я сказал «спасибо» и проворно залез на диван, усевшись рядом с кардиологом. Тот приподнял руку, чтобы мне было удобнее, а опустив ее, слегка приобнял меня. Я затаил дыхание. Так близко к тому, кто каждый день видит, что внутри у человека, я не был еще никогда.

      – Конфету хочешь? – понуро спросил Герасимыч.

      – Нет, спасибо, не буду, – почему-то отказался я.

      – А чего так? – автоматически спросил тот.

      – Чтобы зубы не болели.

      – Умно, – кивнул врач, вздохнув. И вдруг спросил: – Как там твой кашель?

      – Хорошо, – уклончиво ответил я.

      – А чего ты только в палате кашляешь? – почти равнодушно поинтересовался хирург. – А когда у оперблока торчишь – забываешь, да?

      Пристыженный, я не знал что сказать, заливаясь нервным румянцем.

      – Ты не забывай. У пальмы тоже кашляй, – на одной ноте сказал он. Ни на выговор, ни даже на нотку осуждения сил у него не было.

      Мы помолчали, сидя в обнимку на диване.

      – А кто самый главный на свете врач? – вдруг спросил он спустя пару минут, словно очнувшись.

      – Хирург, – сказал я не задумываясь.

      – А не зубник?

      – Хирург, – настойчиво повторил я.

      – Ты мой ангел, – все так же равнодушно пробубнил Герасимыч. – А почему хирург?

      – Он видит, что у людей внутри. И знает лучше всех про болезни.

      – Не, про болезни лучше знает патологоанатом. Эти – лучшие диагносты. Да толку-то… – к моему немалому удивлению, возразил Шабаев.

      – Патолатам? Это кто? – оживился я, задрав башку и глядя на доктора из-под его руки.

      – Па-то-ло-го-ана-том, – медленно произнес Николай Герасимович. – Это такой врач. Когда человек умирает, он мертвеца берет, разрезает и смотрит, что там с ним такое произошло. И так постоянно, каждый день. Почти, как у нас. Только у нас живые. А поэтому нервы…

      – Понятно, – кивнул я, впечатленный его ответом, и поближе прижался к нему.

      – Может, ты яблоко хочешь?

      – Нет, большое спасибо.

      – А чего ж ты хочешь, чудо мое? – спросил он.

      Собираясь сказать «ничего», я вдруг понял, что сама судьба протягивает мне руку помощи. Сглотнув от неожиданности, я, как бы между прочим, сказал:

      – На операцию посмотреть хочу.

      – Да? – рассеянно промямлил Шабаев. – Ну, как-нибудь… возьму.

      – Когда? – восторженно пискнул я, дернувшись всем телом.

      – Посмотрим, – ответил Герасимыч сквозь протяжный зевок. – Беги, давай, к себе в палату. Тебе уже кашлять пора, – усмехнулся он, легонько шлепнув меня по заднице рукой, спасшей сегодня