Все оттенки желаний. Марина Крамер

сказала, что в уголовке не преуспеют, а в частном порядке вполне можно.

      – Слушай, я не думаю, что это вообще в компетенции частных сыщиков. Тем более что случай уже не единичный.

      – Вот я на это и сослался. Но что-то мне подсказывает, что она так и будет ходить к нам как на работу.

      Я поднялась и обняла мужа за шею:

      – Саш… ну, походит – и перестанет.

      – Надеюсь. – Он чмокнул меня в запястье. – Пойдем спать, а то я завтра рано уеду.

* * *

      Как легко оказаться заложницей собственной жалости… Я его жалею – и всегда в ущерб себе.

      Костю осенила очередная мысль.

      – А давай мы ангела сделаем? Крылья черные есть, белый латекс, сапоги – и я тебя вон на том крюке зафиксирую, чтобы как будто в полете.

      У меня проскользнула мысль, что надо отказаться, но потом, когда я взглянула в горящие азартом глаза Кости, поняла, что не могу убить его идею. И согласилась. И в итоге через десять минут съемки оказалась на полу с вывихнутым плечом.

      – Что ты, придурок, даже ремень нормально затянуть не можешь?!

      «Отличный» хирург испугался так, что мне стало уже не больно, а его жалко. Костя забыл начисто, что надо делать, – вот тебе и безопасный секс с врачом! Потом стало еще смешнее: он позвонил приятелю-травматологу, который приехал с обезболивающим и огромной иглой-трехгранкой. Когда врач стал мне колоть в сустав лекарство, Костя едва не вырубился. А кололи-то мне, между прочим! Причем еще и мизансцена была та…

      Я в белом латексном комбинезоне и с черными крыльями за спиной, рука отдельно от туловища, на запястьях следы, а в комнате… кошмар – бардак садиста, какие-то ремни валяются, маски – черт-те что! (До сих пор не знаю, что подумал о нас Владик.)

      Самое неприятное заключалось в том, что прийти домой в повязке я не смогу, придется терпеть сумасшедшую боль и быстро лечь в кровать, сославшись на недомогание. Костя, разумеется, будет присылать эсэмэски всю ночь, телефон чуть не взорвется… как всегда.

      – Я тебя люблю, ты знаешь?

      – Не выдумывай.

      – Я не выдумываю.

      – Ты придумал меня, и это тебе нравится. Ты не меня любишь, а воплощение своих фантазий, то, что по другую сторону объектива. Я не такая, Костя, и ты это знаешь.

      (Черт, я ненавижу это, меня не заводят вербальные выражения эмоций, красивая болтовня, я люблю действие, а не слова, потому что переговорить меня ему не удается – не та подготовка.)

      – Иди сюда, – он тянет меня с пола на кровать, забрасывает мои руки себе на шею. – Духи новые?

      – Старые.

      – Нет – они не так пахли раньше.

      – Ты просто редко на это обращаешь внимание.

      Я знаю, что теперь уже ничего не будет – никакого секса, ничего. Он просто ляжет на кровать, уложит меня сверху так, как есть – в наручниках, – и будет смотреть мне в лицо. Я его ненавижу за это, хотя должна бы, наверное, любить. Поэтому я и не впускаю его в мою эмоциональную сферу – чтобы не поехала крыша у меня. Равновесие удерживаю, так сказать.

      – Скажи мне, чего ты хочешь сейчас?

      Да ничего уже не хочу, неужели этого не видно?!