Сын бури. Наталия Сергеевна Коноплева

орвался свирепый северный ветер, бросивший мне в лицо мириады солёных брызг и капель дождя. Ослепительно сверкнула раздвоенная хвостатая молния, и где-то, наверное, загрохотал гром, которого не было слышно за грохотом бури. Ветер трепал мои длинные до плеч белокурые волосы, трепал полы тонкой льняной ночной рубахи. Но мне было не до него. Я стоял, облокотившись о каменный подоконник и думал.

      Вот в такую же осеннюю бурную ночь, три года назад я в последний раз обнимал свою любимую Астрид. Милая, милая Астрид, где ты теперь? Наверное, разъезжаешь по улицам Стокгольма в карете или гуляешь, богата одетая под руку с каким-нибудь франтом? Или нет? Может, ты вообще на другом конце света, и давно забыла своего Эвинда, того, кого когда-то любила, кому клялась в вечной любви, с кем собиралась бежать с родного острова, из страны, чтобы быть только вдвоём. Помнишь ли ты Того двадцатилетнего юношу, которого пылко целовала, и который… Который проклинаем и твоим отцом, и всем рыбацким посёлком. А за что?

      Я тяжело вздохнул. Десять лет назад умерла моя мать, тот единственный человек, стоявший между мною и другими жителями посёлка.

      ……

      Они сразу невзлюбили его. Хэвэрд был не похож на них, пропахших морской солью и тухлой рыбой, на них, чьи руки были покрыты многолетними мозолями и рубцами от вёсел лодок, их лица были грубы от ежедневной работы в открытом море, где студёный ветер делает лица людей похожими на гранитные скалы. Как Хэвэрд был не похож на них, сильных, широкоплечих, с обветренными лицами и мозолистыми руками, на этих заросших бородами людей в промасленных рыбацких куртках, людей, не знающих ничего, кроме своей лодки, сетей, моря и ветра. Хэвэрд, родившийся далеко, на самом юге Норвегии, где климат не сравнимо мягче, где говор более певуч и нежен, где люди живут в больших городах, где летом ночи бывают тёмными, где… Высокий, но статный как девушка, светловолосый и голубоглазый, но с гладко выбритым лицом, благоухающий духами Хэвэрд был чужаком здесь, на этом безымянном островке, лежащем между Лофотенскими острова и северо-западным побережьем Норвегии. Но что это значило для молодого двадцатилетнего юноши, который привык к тому, что на него смотрят косо, потому что он всюду был чужаком.

      Его родители, родом из Вика, погибли, их круизный лайнер разбился где-то у берегов Италии, и пятилетний Хэвэрд остался жить с тёткой по матери. Но тётка его то ли не любила, то ли он чем-то насолил ей, но едва мальчик достиг возраста, когда можно отдавать его в школу, тётка и отдала племянника в какое-то закрытое училище на самом юге Норвегии. В пятнадцать лет Хэвэрд попросту сбежал из училища, хотя доучиться ему оставалось едва ли полгода и поступил юнгой на торговое судно, совершавшее торговые каботажные плавание вдоль берегов Норвегии и Швеции. Но через два года такая жизнь ему прискучила, и семнадцатилетний Хэвэрд стал матросом на одном из шведских судов, ходивших к берегам Австралии, к восемнадцати годам в голове у Хэвэрда созрел план. И вот он, владелец собственной шхуны, отважный капитан, двадцати трёх лет, бороздит морские просторы, ну и заодно приторговывает разными безделицами. Сам себя Хэвэрд Янсен предпочитал называть купцом. Ну, купец, или не купец, но деньги у него водились. И водились немалые. И вот, одним весенним утром, купец Хэвэрд Янсен сошёл на деревянные мостки причала безымянного островка, на котором из достопримечательностей была лишь полуразвалившаяся церковь да лавчонка местного торговца, единственная на три крупных рыбацких посёлков да пяти-шести хуторов, разбросанных по всему острову. Да, островок был маленьким для видавшего виды Хэвэрда, а для жителей этого островка – он был всем миром.

      Ничего примечательного не было в острове рыбаков, но молодой Хэвэрд решил поселиться здесь. Возможно, на это решение повлияла гордая и неприступная Сигрун, единственная дочь лавочника и первая красавица всего острова. Отец девушки сразу почуял выгоду от этого брака, да и разорвал помолвку своей дочери с юным Никласом Юнсеном, сыном рыбака из соседнего посёлка. Кристиан, разумеется, обиделся, и вместе со своим братом, как-то ночью поджёг дом лавочника. в огне пожара погибли родители юной Сигрун. Самой Сигрун не было в ту ночь в доме. Она уединилась с Хэвэрдом в чахлой рощице на другой стороне острова. Неизвестно как, но Кристиану удалось избежать самосуда рыбаков. А вот его брату не повезло: его вздёрнули на первом же попавшемся дереве. Не стало на острове лавки, а значит, рыбакам грозила медленная смерть от голода, на одной рыбе долго не протянешь, нужен хлеб, мясо, молоко. Как-то само собой разумеющемся было то, что освободившееся место скоро занял молодой Хэвэрд. Рыбакам посёлка, в котором жила Астрид никакого дела не было до того, что Хэвэрд женился на ней не совсем честным образом. На этом отброшенном от большого мира островке всё ещё жили по заветам предков, и расторжение помолвки считалось здесь чуть ли не преступлением. Но односельчан Астрид волновало не это, ни задиру Кристиана, ни его брата здесь не любили, волновало односельчан то, что Хэвэрд был чужаком. И спустя два года, когда молодая жена родила ему красавицу дочь, Сигни, на острове даже имена давали старинные. Рыбаки хоть и не умели читать и писать, но древние сказания своей родины знали и любили, островитяне не стали лучше относиться к Хэвэрду, хоть и искренне полюбили малютку Сигни. А Хэвэрд, словно нарочно, выстроил