Фредерик Рюйш и его дети. Гид по ранним коллекциям Кунсткамеры. Сергей Арно

и на мои словесные выпады никак не реагировал. Как я понял, самым главным для него было, чтобы его выслушали.

      Если его прерывали до того, как он закончит, он перезванивал снова и снова начинал чтение списка сначала. Поначалу это было странно: тупица, болван, дуболом, балбес, кретин, негодяй, подонок, дуралей… Потом мне сделалось смешно, но однажды пришел страх. Что за странный человек читает мне в ухо ругательства, которых я не заслуживаю (ну, если и заслуживаю, то уж во всяком случае не все), и не боится, ничего не боится… я звонил в милицию, номер телефона-автомата засекли… Ну и все! Больше не было предпринято никаких действий.

      Угроз в мой адрес не произносилось, как мне сказали в милиции, «одни безобидные оскорбления». Это для них безобидные, а для меня, может быть, и обидные. Даже мой знакомый начальник отделения милиции Николай Николаевич сказал, чтобы я на это дело плюнул и что здесь скорее вопрос психиатрический. Может быть, он, конечно, и психиатрический, но мне от этого не легче.

      Я подошел к телефону и, подождав пятого звонка, снял трубку.

      – Ну, – как бы лениво сказал я, мол, мне до фени, что ты там говорить собираешься, – давай.

      При первых же оскорблениях я собирался положить трубку на стеклянную поверхность журнального стола – я так делал всегда, как только он начинал зачитывать свой текст.

      – Дядя Сережа, это вы? – я не сразу сообразил, кто говорит. – Я вас не разбудила?

      Это была Марина, соседка с верхнего этажа.

      – Правильно, что разбудила, а то паршивый сон снился, – сказал я, подавляя зевок.

      – Можно я к вам зайду?

      – Когда? – не понял я. – Уже двенадцать ночи.

      – Да я знаю, но мне очень нужно.

      – Что-нибудь случилось, Марина?

      – Случилось, – проговорила она шепотом.

      Я понял, что она прикрывает рукой трубку. – Ну, тогда, конечно, заходи.

      Спросонья я не сразу понял, что голос у Марины встревоженный. Они с матерью жили через два этажа надо мной. Мать Марины, Татьяна Владимировна, работала судьей в прокуратуре и несколько раз приводила меня на закрытые судебные заседания, когда я собирал материал для новой книги. Марине было восемнадцать лет.

      Закончив школу, она так и не поступила в вуз и годик решила передохнуть. Отдых затянулся еще на год. Мать всячески старалась устроить ее в высшее учебное заведение, но все оказалось бесполезным: любовь Марины к свободе было не преодолеть.

      Я открыл на звонок.

      – Ну, заходи, неформалка. Что случилось?

      На девушке был брючный костюм с невероятно расклешенными брюками, башмаки на высоченной «платформе». На плече рюкзак, весь в наклейках и нашлепках с надписями, одна из них мне особенно нравилась: «Смерть попсе!», и череп, пробитый здоровенным железным гвоздем. Фиолетовые с оранжевыми вкраплениями волосы были растрепаны, или такая прическа. В ушах поблескивали сережки, по три в каждом ухе, хорошо еще, в носу не было… Черт поймет это новое