Нельзя моргать. Сергей Цветков

е

      Бесстыжее солнце задом

      загородило деревню.

      Мы всю посадили рассаду!

      И тыквы, и даже ревень!

      Поэтому я разутый,

      в майке, прилипшей до пят,

      несу обгоревшим утром

      пищащий букет цыплят.

      И хрупкие капли птичек,

      проклювываясь в руках,

      мне солнце в ладони тычат,

      нагретое в кувырках.

      Я этот букет обменяю

      на велосипед у брата!

      И буду кататься с краю

      от рамы, как все ребята,

      танцуя на двух педалях,

      как будто бы на ходулях.

      Но мне домечтать не дали,

      и вот уже на ходу я

      в окопы кидаюсь шишкой

      с наряженным грязью лицом.

      Машу, как трофейною шашкой,

      обгрызанным огурцом!

      А после, на передышке,

      раненья горохом-свинцом

      у сердца – пернатой пташки —

      крыло превращаю в крыльцо,

      и в четырёхкамерном доме

      мы пьём молоко с малиной.

      Пока я всё это помню,

      мне детство кажется длинным.

      Озеро

      Мальчик в лодке речку трогал,

      Или лодка тянет воду.

      Руки закатав в тюльпаны,

      Мальчик тянет одеяло.

      Это солнце в камышах

      Прячет золото в мешках.

      Это время на воде

      Водомеркой делит день.

      Это цапля – часовой —

      Правой тикает ногой.

      Это мальчик в лодке лишней

      Зацветает белой вишней.

      Эту лодку утопи

      Уткой, пойманной в топи

      И с лягушками из воска

      С головой нырни в извёстку.

      Рыбы плавной чешуёй

      Воду гладят под водой

      И смыкают пузырями

      То, что мы ещё не знаем.

      Этот вечер – зелен лён —

      Тянет сердце на бутон.

      В этот вечер время сквозь

      Сердце с озером сплелось.

      Пенопласт

      В детстве мы как-то с папой

      ездили вместе на речку.

      Он мне нарезал корабль

      из пенопластовой печени.

      В центр скрипучей льдинки

      парус вонзил прозрачный,

      вышитый из бутылки

      для карандашной мачты.

      Дикая талая речка

      прыгала между льдинок,

      сонные белые плечи

      вынув наполовину.

      Речка несла теплу их,

      освобождала пояс.

      В маминых поцелуях

      таял отцовский голос.

      Папа смочил корабль,

      в руки мои вложил, и я

      чувствовал: речки кабель,

      словно мои сухожилия,

      тоже пропитан горькой,

      розовой минералкой.

      Стал мой кораблик – коркой,

      тем, кто не умирал, как

      папа. Двигался лёд.

      «Этот кораблик слабый

      до Африки доплывёт».

      Тогда я поверил, папа.

      Игрушки

      Сердце в прошлое обуто —

      я ударился об утро.

      Зажужжало за диваном

      всё, что детство задевало.

      Кличут первые игрушки,

      говорят наоборот,

      помнят лампочки и груши

      мой беззубый смелый рот.

      Встрепенулись воробьями

      все слова из писем маме.

      Был мой дом – пустой орех,

      и я в нём чертил поверх

      бесконечных стен мелками,

      клеил солнце на слова,

      связывал их узелками

      и для скрепа целовал.

      Если носок дырявый,

      значит, это червяк

      вылез прямо из правой

      ноги плясать краковяк.

      Дерево – это ступеньки!

      Лестницу – только в прыжок!

      Содранные коленки

      я стирал в порошок!

      У двери росла засечка,

      каждый