Танцующий покойник. Александр Владимирович Токарев

жей и городских рыболовов, которые заселили большинство подобных выселков, чернеющих старыми избами с провалившимися местами крышами. Но что с Ольховкой?

      Это вопрос я задал Мише Клыку, что живёт у воды в таком же брошенном когда-то доме, но только этот дом стал обжитым хуторком среди ржавья и нежити заброшенных жилищ и колхозов с бывшими автопарками и тракторами, догнивающими на берегу рукотворного моря. Что не сдали на металл, так и чернеет на берегах, как могильные памятники былой жизни.

      – Ну, так чего народ-то не обживает Ольховку? Как пустовала, так и пустует. Вон сколько домов пропадает зря на берегу. И я бы дом прикупил по дешёвке. Катерок бы поставил на причале. Здесь уже можно не ПВХ, а настоящую корпусную лодку вроде «Прогресса» причалить или РИБ приобрести, – интересуюсь у Миши.

      – А-а, эту, что сверху из надувных баллонов, а снизу килевая с жёстким днищем? Баловство за бешеные деньги. Я вон на шаланду дощатую накину старый «Вихрь» и пошёл сетки мочковать. А дом в Ольховке можешь и бесплатно взять, только не советую. Никто там не селится. Одна из бывших хозяек недавно объявление подала о продаже своего пятистенка в Ольховке, где-то тысяч за сто, так ей посоветовали в психушку сходить, провериться.

      – Что так?

      – Дела там происходят странные. Страшные сказки рассказывают, кто ночевал там. Мол, привидения стучатся в дом.

      – Так просто пьяные рыбаки, наверное, сказки рассказывают, с белой горячки.

      – Всё может быть. Но и я там был, нагляделся тоже.

      – А что видел?

      – Да так, всякую ерунду.

      – Расскажи.

      Но Миша отмахнулся и, сославшись на дела, ушёл куда-то во двор, чинить капроновые «трёхстенки», которые ему якобы само кремлёвское начальство разрешило ставить. Мол, для пропитания местного населения в порядке исключения. Врёт, конечно. Тут вся округа рыбой живёт, пойманной в сети. Места-то заброшенные, безработные. А сети по новым правилам только северянам разрешили, а волгарям отказали. Так и браконьерят мужики.

      Я знал, как подойти к Мише. Вечером достал пару «столичных», нарезал ломтями копчёное сало, которое сам делал, да такой же самодельной тушёнки открыл, нашинковал солёных огурчиков к варёной картошке, исходящей паром, и пригласил старого товарища к столу. Утром на рыбалку, а вечерком можно отдохнуть, если в меру.

      Миша, конечно, не отказался, а там слово за слово, рюмка за рюмкой, раскраснелся, товарищ и начал рассказывать про заброшенную Ольховку:

      – Я там с городскими рыбаками оказался. Показывал им, где судака на воложке драть по весне, – начал Миша на «энной» рюмке – А потом они меня пригласили за это отужинать с коньячком, как раз в Ольховке, где они устроили стоянку. Я им говорил, что место нехорошее, так они только ржали, мол, совсем дед с белочкой подружился, вурдалаков видит.

      Выпили, конечно, спать легли, где кто устроится. А ночью слышу, дверь вроде скрипнула и заходит тихо дядя Коля Устинов. Знал я его. Дом-то как раз дяди Коли. Только ведь он уже лежит на кладбище давно, там, под водой, у островка, что перед воложкой. Лицо прячет от меня, отворачивается, и говорит тихо:

      – Ты, Михаил, отдыхай в моём доме, ничего, можно. Мы тут повечеряем с друзьями и потом пойдём домой. Слышали мы, что Ольховка не будет затоплена. Вернёмся скоро обратно жить в деревню.

      – Дядь Коль, да ты ведь уже на том свете, – говорю вроде, не шевеля губами, а руки и ноги не слушаются, словно не мои. – Какая деревня, ты теперь ведь там, на дне.

      – Ничего-ничего, Миша, лежи, не мешай. Нам тяжко там, водой размывает жильё. Кресты уже всплыли, и унесло их на Волгу. Возвращаться будем в деревню.

      Сел он за стол, а там стали заходить и другие жители деревни. Кого-то я узнавал, я некоторые были страшные, словно из сказок, без лица и глаз. Другие вообще, словно тень. Сидели, тихо говорили, пили. Что-то было у них на столе в стаканах. Ну, не кровь же?.. Наверное, наш коньяк допивали соседи с кладбища. Хотя как им пить-то? Организмов нет вообще. Лица и тела страшные, как в запойных моих кошмарных снах. И главное огня они не зажигали, а видно их было хорошо и ночью. Я то, ладно, всего нагляделся в жизни, а тут проснулся один из городских рыбаков, вгляделся в компанию за столом и завопил на всю деревню. Шум тут поднялся и вскоре ни одного рыбака не было в доме.

      С тех пор в Ольховке не появлялись и городские рыболовы.

      Когда ужас заглянул в окно

      Мне не раз приходилось ночевать в лесу одному. Ночёвки были у костра, в старых рыбацких зимовьях, в землянках на волжских островах, и даже на льду водохранилища. Это были, наверное, самые трудные и экстремальные ночёвки. Зачем это было нужно, ну, ночевать на льду? Всё дело в том, что рыбацкие места, где тогда успешно ловились со льда судаки, щуки на живца и блёсны, а на зимнюю удочку – лещи и плотва, находились довольно далеко, в затопленном лесу зоны затопления Чебоксарской ГЭС. До ночлега нужно было месить сырой снег шесть-семь километров. И ещё неизвестно было, пустят на ночлег в рабочий вагончик или в сторожку церкви, что находилась в разоренном местечке Коротни. Там и осталась только церковь, да