Кровавый жемчуг. Далия Трускиновская

в нем тяга-то к святости и просыпается, да только идти на попятный неловко…

      Семейка сложил работу, приладил седло вместе с подпругой на положенный ему торчок в стене, одернул рубаху и всем видом показал, что готов в дорогу.

      Они вышли Спасскими воротами и пошли, и пошли, беседуя о пустяках, а когда прибыли, то и оказалось, что двор Данилке знаком. Это были хоромы купца Белянина.

      Семейка постучал, привратник отозвался.

      – Хозяин в гости просил, – сказал Семейка. – Скажи – стряпчий конюх Семен Амосов с Аргамачьих конюшен пришел, и с товарищем.

      – Входи скорее! – велел привратник.

      Данилка с Семейкой оказались во дворе, и сразу же за ними закрылась калитка.

      – Вон туда иди, за угол и направо, – объяснил привратник.

      – Богато живут, – одобрил купеческое хозяйство Данилка. – Славный у тебя знакомец.

      И всем видом дал понять, что не прочь услышать, как конюх таким знакомцем обзавелся.

      Семейка понял.

      – Было дело – далече от Москвы я хозяина встретил. Мне возвращаться нужно было, он взмолился – со своими грамотками и его письмецо быстро отвезти. Не то, мол, погибнет. Мне-то что, я и государеву службу исполнил и ему помог. Привез письмецо, отдал кому велено, ни гроша не получил, ну и поехал прочь. А потом он вернулся, меня отыскал, в ноги кланялся, прощенья за свою родню просил. Я к нему в лавки и заходить уж боюсь – он сидельцам велел меня как отца родного принимать.

      Они вышли на задний двор, и Семейка прервал рассказ.

      Там уж все было готово к представлению. Место выбрали удачно – зрители расположились в тени от терема, площадка для скоморохов была на свету, там, где уже начинался сад. Высокое крыльцо заняли бабы и девки, впереди сидела хозяйка с детишками. Хозяин велел вынести себе кресло. Он уже восседал, расставив крепкие ноги, упираясь в колени кулаками. Дворня стояла за его спиной. Семейка с Данилкой подошли и стали вместе со всеми, чуть сбоку.

      Видно было, как за кустами смородины готовились тешить хозяев скоморохи.

      – И девки-плясицы будут, – пообещал Семейка. – И гудошники!

      – А медведи?

      Уж кого Данилке не терпелось увидеть, так это плясового медведя.

      – Тихо ты… – прошептал Семейка. – Гляди, гляди!

      Из-за кустов появились трое – два в рубахах и портах, с которых свисали цветные лоскутья, в шапках, утыканных перьями, ветками и непонятно чем еще, с личинами из расписанной бересты, имеющими выдающийся нос и пакляную бороду, третий же – в рубахе без лоскутьев, при своей роже и своей бороде, но, начиная от пояса, был на нем холщовый балахон, понизу топорщащийся, а на самом поясе болтались какие-то с кулак величиной рожицы. Он встал в сторонке, всем видом показывая, что и до него дело дойдет.

      Один из тех, что с берестяной харей, высокий, плечистый, шагнул вперед и низко поклонился купцу Белянину.

      – Дай Боже здоровья на много лет хозяину с хозяюшкой, и деткам, и всему дому, а нам, веселым – вас, умных, потешить, в вашу честь – да