Заколдованная душегрея. Далия Трускиновская

зуб! Значит, он, раб Божий, Устинью и удавил! А все через тебя!

      – Да нет же! – изумился Данилка. – Он пьяный разве собаку пнет. И то не всякую!

      – Как Устинью гонял – все видели! – отрубил дед.

      – Так за дело же!.. – встрял земский ярыжка.

      Дед грозно повернулся к нему. Стенька прикусил язык, да поздно было.

      – За какое такое дело?

      – А я почем знаю?! Да и недосуг мне! Я что велено сделал, а теперь вы уж сами ступайте, свою покойницу забирайте! – решительно пошел на попятный Стенька.

      Краем уха даже Данилка слыхал, что Устинья за Татьяной недодала приданого. А чем не повод для смертоубийства? Бывает, за медный пятак душегубы на тот свет отправляют, а тут – целый список всякого добра… Вот скажи теперь возмущенному деду, что Родька поделом тещу свою порешил, – как раз затрещиной и отблагодарит. А затрещины у Акишева и по сей день крепкие были.

      – Ой, дедушка, да ой, да как же мне быть? – с таким криком, сопровождаемая воющими бабами, протянув вперед руки, пошла к деду через двор Татьяна. – Сирота я горькая, бессчастная! Не уберегла родную матушку!.. А Агашку, ведьму, сучку, своими руками удавлю!.. Она, она матушку испортила, сглазила, блядина дочь, а все через ее слова дурные!

      Дед, так же протянув вперед руки в меховых рукавицах, пошел навстречу внучке.

      Данилка и земский ярыжка остались одни за углом подклета. И как-то странно было бы сейчас взять да и разбежаться в разные стороны.

      – Сирота бессчастная… – проворчал Стенька. – Не уберегла!.. Агашка ей виновата! До сих пор такой порчи не было, чтобы через нее удавили. У нас в Земском приказе сколько дел о порче было, но ни одного смертоубийственного. Приданое нужно было из матушки выколачивать – вот бы и уберегла. А так – ни приданого, ни матушки…

      Поскольку рядом никого более не было, Данилка понял, что земский ярыжка обратился к нему.

      – А дед прав – она далеко забежала, – сказал он, соображая.

      – Так ежели гонят – поневоле забежишь! – возразил Стенька. – Другое вот непонятно…

      Стенька постоял, посопел несколько, словно давая созреть умной мысли.

      – Скажем, пришел бы к ней с вечера пьяный зять с приданым разбираться – так она ж, поди, одетая была бы? А коли ночью вздумал бы к ней завалиться – так она бы его, поди, и вовсе не впустила бы? А коли бы впустила, так хоть распашницу бы накинула, косы в волосник убрала, каким-никаким убрусцем голову прикрыла? Вот и понимай!

      – А точно! – изумился Данилка. – Как же это она?…

      – Как? А коли баба простоволосая и в одной рубахе ночью гостя встречает, то вот и разумей – как! – отрубил Стенька. – Теперь уж и не разберешь, чего они на самом деле не поделили. И какого рожна она от него в таком виде со двора вымелась…

      – А где она жила? – спросил ярыжку Данилка.

      – А тут неподалеку. Ей бы, мимо дочкиного двора бегучи, к дочке заскочить, при жене и при детях Родька бы ее пальцем не тронул, а она, гляди, мимо проскочила. У бабы волос-то долог, а ум-то короток…

      Стенька отошел в сторону – поглядеть,