Айван, единственный и неповторимый. Кэтрин Эпплгейт

дом. Люди, насколько я заметил, питают совершенно необъяснимую любовь к собакам – и я очень даже могу понять, почему с щенком им возиться гораздо приятнее, чем, скажем, с гориллой.

      «Я всюду как дома, – ответил Боб. – Я дикий зверь, друг мой, неукротимый и неустрашимый».

      Я сказал Бобу, что он вполне мог бы участвовать в нашем представлении, как Сникерс, пудель, что ездит верхом на Стелле.

      Боб ответил, что Сникерс спит на розовой подушке в кабинете у Мака. Он, сказал Боб, ест ужасно пахнущую собачью еду из жестяных банок.

      Тут он скорчил гримасу. Его губы сморщились, открыв маленькие иголки зубов.

      «Пудели, – сказал Боб, – сущие паразиты».

      пикассо

      Мак дал мне новый карандаш, желтый, и десять листков. «Пора отрабатывать свой хлеб, Пикассо», – пробормотал он.

      Интересно, кто такой этот Пикассо? И есть ли у него такие же качели, как у меня? А свои карандаши он ест?

      Я знаю, что растерял свое очарование, и на этот раз постараюсь изо всех сил. Я сжимаю карандаш и задумываюсь.

      Осматриваю свои владения. Что тут есть желтого?

      Банан.

      Я рисую банан. Бумага рвется, но только с краешку.

      Я выпрямляюсь, и Мак поднимает листок. «Что ни день, то новые каракули, – говорит он. – Один готов, осталось девять».

      Оглядывая свои владения, я думаю: «Что тут еще есть желтого?»

      Рисую еще один банан. А потом еще восемь.

      три посетителя

      У меня трое посетителей – женщина, мальчик и девочка.

      Я расхаживаю для них по своим владениям. Я болтаюсь на качелях. Я съедаю три банановые шкурки кряду.

      Мальчик плюет на мое стекло. Девочка бросает в меня пригоршню гравия.

      Иногда я рад, что тут есть стекло.

      мои посетители возвращаются

      После представления плююще-швыряющие дети возвращаются.

      Я демонстрирую свои внушительные клыки. Я плещусь в грязном бассейне. Я рычу и ухаю. Я ем, снова ем и ем еще немного.

      Дети бьют себя в свои тощие груди. Они снова бросаются камешками.

      Я бормочу: «Скользкие макаки». Я бросаю в них свой катыш.

      Хотел бы я, чтобы здесь не было стекла.

      жаль

      Мне жаль, что я обозвал детей скользкими макаками.

      Маме за меня было бы очень стыдно.

      джулия

      Джулия, как и плююще-швыряющие дети, тоже ребенок – но это, в конце концов, не ее вина.

      Вечерами, пока Джордж, ее отец, убирается в магазине, Джулия сидит у моих владений. Она могла бы усесться где угодно – у карусели, в опустевшем ресторанном дворике, на покрытой опилками арене. Но я не выдумываю – она всегда садится рядом со мной.

      Думаю, это потому, что мы оба любим рисовать.

      Раньше в уборке помогала и Сара, мама Джулии. Но потом она заболела, стала очень бледной, ссутулилась и приходить перестала. Каждый вечер Джулия предлагает Джорджу свою помощь в уборке, и каждый вечер он твердо отвечает: «Домашнее задание, Джулия. Пол все равно опять испачкают».

      Домашнее задание,