Агасфер. Старьевщик. Вячеслав Каликинский

с рубашкой, найденной в купальне.

      За дверями в гостиную, где аббат Девэ продолжал удерживать возмущенных клириков, было шумно. На пороге замерли два дюжих монаха, и Тадеуш мысленно усмехнулся: видно, отец приор тоже страховался от возможных неприятностей. Он объявил стражам, что прибыл с докладом о выполнении поручения аббата и просит его выйти наружу.

      Взъерошенный и красный аббат через минуту вышел, увлек Тадеуша в боковой притвор и буквально простонал:

      – Ну, говори же, сын мой! Говори быстрее, ибо наши гости на грани бунта!

      Калека поведал приору о страшной находке за дверью в крепостной стене, а также показал нижнюю рубашку, брошенную в камин купальни и только чудом не сгоревшую.

      Аббат выслушал рассказ, взял в руки рубашку, рассмотрел вышитые у ворота буквы «S. J.» и инициалы владельца, взятые в кокетливый вышитый вензель.

      – Проклятый иезуит! – вырвалось у приора.

      Он несколько раз перекрестился и с отвращением бросил рубашку обратно в корзину.

      – С полгода назад он вернулся из заморской испанской колонии в Америке, – словно размышляя вслух, произнес аббат. – Ходят упорные слухи, что орден отозвал его оттуда из-за того, что брат наш во Христе приобщился к пагубной привычке местных племен жевать листья какого-то кустарника. Сок, содержащийся в этих листьях, дикари используют перед сражениями для придания воинам храбрости. Говорят, что злоупотребление этим соком может привести человека к совершению безумных поступков…

      – И привело, – кивнул Тадеуш. – Если угодно, отец приор, я в любую минуту готов дать письменные показания.

      Аббат машинально кивнул.

      – Но, насколько я понимаю, они никому не потребуются, – позволил себе горько усмехнуться калека. – Самое большее, что грозит негодяю, это церковный суд его ордена. На насильника и убийцу наложат какое-нибудь «страшное» покаяние в виде тысячи молитв, потихоньку переведут в другой приход – тем дело и кончится…

      – Мы поговорим об этом позже, Тадеуш! – раздосадованный аббат выпрямился, прищурился, глядя на собеседника. – Это не мирское дело, и не мирянину надлежит давать оценки поступкам отцов церкви!

      – Прошу простить, отец приор. – Калека склонил перед аббатом голову. – Полагаю, что мои услуги вам сегодня больше не понадобятся…

      – Да-да, конечно, Тадеуш, – кивнул Девэ, думая о чем-то своем. – Можете быть свободным и заниматься всем, чем вам угодно!

      – Пользуясь случаем, я смиренно прошу у вас аудиенции и приватного разговора, отец приор! – вторично поклонился калека. – Разумеется, не сию минуту, а в тот день и час, который вы назначите.

      – Хорошо, Тадеуш. К обеду, полагаю, мы распрощаемся с нашими гостями, а после вечерней службы я готов принять и выслушать тебя!

* * *

      – Значит, вы настроены покинуть нашу обитель, господин Берг, – задумчиво произнес аббат Девэ. – Надеюсь, ваше решение никак не связано со страшным ночным происшествием и теми резкими словами, которые вырвались у меня