Зимний излом. Том 2. Яд минувшего. Ч.1. Вера Камша

платье – дурная примета.

      – Ты справишься или позвать Тирзу?

      – Не надо Тирзу… Создатель!

      Треск за спиной, живое, трепещущее тепло у плеча, сдавленный крик. Закатные твари, их все-таки выследили.

      – За меня! Слышишь, за меня! Быстрей!

      Распахнутые створки, сорванное голубое полотнище, опрокинутый столик, перевернутая шкатулка с бисером. В дверях – десяток человек с обнаженными шпагами. Лица под масками, но одежду и осанку не спрячешь. Это не висельники, это дворяне. Родичи или заговорщики? За ней или за ним?

      – Доброй ночи, господа. Как вас много… Молчат и готовятся, молчат и прячут голоса, но второй слева знакомо сутулится, а тому, кто рядом, не хватает ладони роста. Даже с каблуками. Родичи оказались заговорщиками, а заговорщики – родичами.

      – Вы отказываетесь здороваться? Вы невежи или все-таки трусы?

      Шаг вперед и в сторону, поклон, улыбка, родное тепло за спиной. Старое платье – «дурная примета», но малышка будет жить! Значит, к Леворукому отправятся убийцы, сколько б их ни заявилось.

2

      Перед глазами – шелковые бабочки, в руке – обнаженная шпага. Бред! И вино тут ни при чем, он не пьян, до такой степени не пьян, что самому странно. Бедная Марианна, такого гостя у нее еще не было.

      – Герцог, полагаю, я просто обязана подарить этих мотыльков вам. Вы без них просто жить не можете.

      – Сударыня, прошу меня простить.

      Нужно засмеяться, вложить клинок в ножны, налить вина, сказать что-то куртуазное, только почему внутри все кричит об опасности? Почему чудятся ландыши и лиловые глаза?

      – Вы не знаете, здесь кого-то убили? – Теперь его точно прогонят, и поделом!

      – В этом доме? – не поняла хозяйка. – Когда?

      – Весной. – Что за чушь он несет? Ему точно пора в сумасшедший дом.

      – Весной? – Баронесса улыбается из последних сил; она испугана, и красавицу можно понять: сумасшедший в спальне – это неприятно. – На моей памяти нет, но, Монсеньор, вы так и не съели персик.

      – Я искуплю свою вину. – Взбунтовавшиеся пальцы нипочем не желают отпускать эфес, улыбка на личике Марианны застывает, превращается в маску, сквозь золото стен рвется голубизна.

      – Робер, ну что же вы…

      Шаг, но не к женщине на ковре, а назад, к двери, и она распахивается. На самом деле. С треском. Люди в масках топчутся на пороге, сжимая шпаги и дубины…

      Наступают полукругом, медленно, с опаской, хотят взять в кольцо… А луну вы случайно не желаете? А солнце?

      Кресла, столик, цветы в вазе… Как кстати! Воду в глаза первому, вазу в грудь – второму, и вперед. Удар, и еще, пока не опомнились! Не убил, но задел! Обоих… А теперь назад. Три шпаги бьют в пустоту. Что теперь? Ага, задумались, сбились плотнее. Пока мнутся – малышку в угол. Не надо меня держать! Не надо! Обернулся, успел… Кресло – в ноги тем, кто посредине, сам в сторону и вперед. Сбить в кучу, отвлечь. Скатерть… Намотать на руку, пригодится.

      Мы выживем, родная, выживем, Леворукий нас побери! Назло твоим дядьям и моим «друзьям»!

      – Сударь,