Изверги. Федор Чешко

и душевные переживания. – Большая она, шкура-то. Матерущий был – я таких не видывал.

      – Большая – это хорошо… – удовлетворенно пробурчал Велимир, и вдруг спохватился:

      – Сам-то ты целый?

      – Целый.

      – А хранильниковы?

      – Кроме Гордея и захребетников – целы.

      – А Гордей что – помер-таки?

      – Нет, – Мечник с трудом подавил зевок (не к месту такое, когда речь идет о несчастье человеческом). – Белоконь говорит: выживет.

      – Ну и ладно, – Велимир отвернулся к коню. – Иди-иди, я и вьюк сам. Есть хочешь? Там бабы в угольях горшок томиться оставили. Захочешь – похлебай. А как взял-то?

      – Мечом, – терпеливо сказал Кудеслав, захваченный этим вопросом уже на пороге.

      – Не пригодилась, значит, моя рогатина… Ну, иди. Завтра расскажешь.

      Захоти Кудеслав отведать-таки предложенного варева, не смог бы: даже на этакое малое дело сил не осталось. Кое-как добравшись до своего закутка (в избе будто в десятеро больше против обычного стало углов, простенков да всяких спотыкательных препон), Мечник так и рухнул на ложе, словно крепкой дубиной оглоушенный – не раздеваясь, даже полог за собой не задернув.

      Во сне Кудеславу вновь пришлось раз за разом схватываться с людоедом. Все было, как было, только перед самым медвежьим наскоком меч внезапно оборачивался то хворостиной, то Векшиной косой.

      Потом вдруг приснилось, будто сам Кудеслав, Велимир и все Велимировы, натужно кряхтя и тихонько переругиваясь, ошкуривают тяжкую суковатую колоду, причем Лисовин шипит непонятно: "Будет вам ворочать да дергать! Чай, не колода – живой человек!". И впрямь, под отставшим пластом корья вместо голого дерева Мечнику нежданно открылось свое же собственное лицо.

      А потом все провалилось в глухую, лишенную видений черноту.

      Проснулся он от близкой мужской перебранки. Ругались Велимир и кто-то, чей голос показался знакомым, но сразу не распознался. Этот кто-то бубнил, что все старики собрались и просят, и Яромир просит, и Белоконь-хранильник – нельзя же такое общество обидеть отказом! Свирепый полушепот Лисовина разобрать было труднее. Чувствовалось только, что названый Кудеславов родитель именно и собирается обидеть помянутое общество, в чем-то этому самому обществу отказав.

      В конце концов растерявший терпение Велимир весьма явственно прирявкнул: "Очнется – пошлю, а будить не дам! Выдь на двор!", и Мечник проснулся окончательно.

      Проморгавшись сквозь остатки сна, он обнаружил, что раздет и прямо-таки завален меховыми покрывалами. Вот, стало быть, из-за чего привиделась нелепица про ошкуриваемую колоду! А ведь, пожалуй, следует поблагодарить убиенного людоеда – Лисовин-то вроде подобрел к приемышу. Конечно, "подобрел" – слово неправильное: Велимир и прежде держался с Кудеславом не хуже, чем со своими сынами. Но выискивать правильные слова не было ни сил, ни желания.

      Аккуратно сложенные штаны и кожаная рубаха лежали на полу возле изголовья. Кудеслав выбарахтался из-под мехов и принялся одеваться. Тут же слегка отдернулся