Золотце ты наше. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги (сборник). Пелам Вудхаус

Понимаешь, в твоих бедах столько надуманного. Вот в больнице беды настоящие. Там они бросаются в глаза.

      Я промолчал, чувствуя себя немножко неуютно. Так чувствует себя человек в присутствии другого, более значительного.

      – Потом я нанялась официанткой.

      – Официанткой?

      – Говорю же тебе: чем я только не занималась! Работала и официанткой. Очень, кстати, неважная официантка из меня получилась. Била тарелки. Путала заказы. А в конце концов нагрубила клиенту и отправилась искать другую работу. Кем я работала потом, забыла. По-моему, в театре. Год ездила с труппой. Тоже нелегкий труд, но мне нравилось. После этого стала портнихой, что труднее – шитье я просто ненавидела. А потом мне наконец впервые улыбнулась удача.

      – Какая?

      – Я познакомилась с мистером Фордом.

      – И что же?

      – Ты, случайно, не помнишь мисс Вандерли, американку? Она приезжала в Лондон лет пять-шесть назад. Мой отец учил ее живописи. Очень была богата и безумно рвалась в богему, поэтому и выбрала отца. Она вечно сидела в студии, и мы с ней очень подружились. Как-то, после всех моих мытарств, я подумала: а что, если написать ей? Может, она поможет мне найти нормальную работу. Она такая милая. – Голос у Одри дрогнул, и она совсем спряталась за газету. – Мисс Вандерли предложила, чтобы я приезжала и жила у них, но я не могла так поступить. Я настаивала, что должна работать. Тогда она порекомендовала меня мистеру Форду, Вандерли знали его очень хорошо, и я стала гувернанткой Огдена.

      – Что? – закричал я.

      Она смущенно засмеялась:

      – Не думаю, что я была такой уж великолепной гувернанткой. Я почти ничего не знаю. Мне самой нужна няня. Но как-то справлялась.

      – Этот маленький изверг – он душу из тебя, наверное, вынул?

      – О, здесь мне снова повезло! Мальчику я почему-то понравилась, и он вел себя как настоящее золотце. Насколько мог, конечно, и если я не особо мешала ему безобразничать. Я старалась не мешать. Я очень слабая. Счастливое время, такого мне давно не выпадало.

      – А когда он приехал сюда, ты приехала, чтобы оказывать на него нравственное воздействие?

      – Более или менее, – засмеялась она.

      Мы посидели молча, а потом Одри высказала мысль, бродившую у нас обоих:

      – Как странно, Питер, что мы с тобой сидим вот так и болтаем после всего, что… после всех этих лет!

      – Точно во сне.

      – Да, в точности как во сне… Я так рада… Ты не представляешь, как я ненавидела себя порой за… за…

      – Одри! Не надо так говорить. Давай не будем вспоминать прошлое. К тому же вина целиком моя.

      Она покачала головой.

      – Ладно, давай скажем, что мы не поняли тогда друг друга.

      – Да, – медленно кивнула Одри, – не поняли.

      – Но теперь понимаем. И мы друзья, Одри, верно?

      Девушка не ответила. Мы долго сидели в молчании. А потом – видно, сдвинулась газета, отсвет огня упал на ее лицо, заблестел в глазах, и кровь в жилах у меня застучала, словно барабан, предупреждающий город об опасности. В следующую минуту тень снова скрыла ее глаза.

      Я сидел, вцепившись в подлокотники кресла. Я трепетал, со мной что-то творилось.