Чёрный город (с иллюстрациями). Борис Акунин

остановился подождать, пока выгрузят чемоданы. С тяжелым сердцем глядел он на два правых окна, завешанные розовыми шторами. Чувство унижения, душевной усталости еще больше усилилось.

      Эраст Петрович вздохнул. Он догадывался, с какого именно момента лишился расположения Фортуны. Кроме самого себя винить в этом было некого.

      Однако в следующий миг сухое лицо помягчело, а губы под идеально подстриженными черными усиками даже раздвинулись в улыбке.

      На крыльцо выскочил Маса, слуга и единственный на свете друг. Его круглая физиономия сияла счастьем. За две недели на голове у японца отрасли волосы – густой, жесткий бобрик. «Надо же, наполовину седой, – удивился Фандорин. – Тоже стареет. Сколько ему уже? Пятьдесят четыре».

      Обычно Маса брился наголо – кинжалом из острейшей в мире стали «тамахаганэ». Но во время отлучек господина японец позволял волосам отрасти: во-первых, в знак печали, а во-вторых, «сьтобы горова перестара дысять, а то сриськом много мысрей». Он считал, что, если господина рядом нет, то и мозг напрягать незачем. Пусть подремлет.

      За тридцать шесть лет совместной жизни слуга научился понимать настроение Эраста Петровича с одного взгляда, без слов.

      – Совсем прохо? – Поцокал языком, принимая саквояж и портплед. Однако не посторонился, загораживая Эрасту Петровичу вход во двор. – Не надо носичь в дом сторько зра. Пусчь останется тут.

      Он был прав. Злобу лучше оставить снаружи, а то поселится в доме – трудно будет выгнать.

      Фандорин отвернулся, чтобы не обжечь ни в чем не повинного японца своим ледяным пламенем. Закрыл глаза, отрегулировал дыхание – начал изгонять из души бесплодный гнев.

      После убийства Спиридонова он попытался найти преступника по свежим следам. Но первые, самые драгоценные часы ушли на унизительные и бесполезные объяснения с дворцовой полицией, Охранным отделением, жандармами, придворным ведомством и прочими инстанциями, заботящимися о безопасности и благополучии его величества. О застреленном полковнике почти не вспоминали. Все были скандализованы тем, что террорист оказался так близко от священной особы императора. Каждый чин трясся за свою должность, все кричали, сваливали друг на друга ответственность – как обычно и случается, если в непосредственной близости от трона происходит чрезвычайное происшествие. Ялтинский градоначальник благоразумно слег с приступом грудной жабы, приключившимся прямо в момент доклада государю, – и тем заслужил себе прощение. В конце концов, ко всеобщему облегчению, вину свалили на того, кто уже не мог оправдаться – то есть на покойника. Разве не он по своей должности был обязан заботиться о безопасности резиденции? Во имя общественного спокойствия смерть Спиридонова была объявлена естественно-скоропостижной, а со всех посвященных истребовали подписку о неразглашении.

      Лишь когда утихла административная истерика, Эраст Петрович получил возможность работать. Однако, хоть проторчал в чертовой Ялте больше недели, ни на какой след так и не вышел. Одиссей явился ниоткуда и исчез в никуда.

      Он несомненно