Пустыня внемлет Богу. Роман о пророке Моисее. Эфраим Баух

милосердные, неужели это я говорил так красиво? Язык отрубить мало.

      «Стою у пирамид, думаю: вот осязаемые на ощупь каменные громады. Представляют они призрачный и потому мучающий своей таинственностью и абсолютным отсутствием мир, хотя на стенах этих лабиринтов мы видим самые обычные сцены земной жизни – утренний туалет, выпечку хлеба или строительство здания.

      Что осталось от того мира? Всего несколько звуков, уже странных для живого уха, – имена погребенных здесь властителей: Хуфу, Хафра, Менкаура…

      Они лезли из кожи вон, чтобы застолбить свое присутствие за пределами жизни, но имена их ни о чем не говорят.

      Более говорят имена великих, растворившихся в легендах, чье место погребения неизвестно.

      Ибо миф – это воистину вечный мавзолей».

      Не так уж плохо, Итро, дьявол бы тебя побрал за недержание речи. Ты же не оратор, ты знаток письменностей. Самое страшное – не помню, говорил ли я именно так и именно это. Не может быть, чтобы я до такой степени не узнавал собственных слов, хотя в общем все мыслится мною именно так. Может, этот юный гений такой же безумный фантазер, как и колесничий. И все же, можно ли познать мир, балансируя на одном колесе?

      «Гигантизм пирамид ставит в тупик обычное человеческое сознание. Создатели их, верно, именно к этому стремились. Хотели доказать, что строили их впрямую по указанию богов как знаки продолжения этого мира в потустороннем. А ведь, по сути, пытались бороться с ожидающим их забвением да еще вознамерились направить будущее мира по собственному пути.

      Такие совершенные по строительству, форме, колоссальности творения выглядят как обломки ушедшего мира».

      Признаться, Итро, впервые за долгую жизнь ты считываешь собственные, нередко банальные слова с чужой памяти, и что сказать: видно, истинное твое призвание – толкование снов сильных мира сего, ну, и спасительные советы. Беда в том, что ты не можешь удержаться от велеречивости, этого гнусного словесного нарциссизма. И это всегда тебе мстит.

      «Все же надо сказать, что создатели пирамид ухитрились коснуться самой сокровенной струны человеческого любопытства. Забросить в вечность вызывающую постоянное нервное напряжение загадку жизни и смерти.

      Но у меня – сознание пришлого. И в нем все это бледнеет перед чем-то иным, к чему я ощущаю свою принадлежность.

      Ты же родился в этой стране, но я знаю, как ты принимаешь мир этот. Для тебя он подобен помещению пирамиды, где все по-бытовому реально, но – для загробного мира.

      Лавка древности».

      Нет, но я отлично помню. Это он, тяжело заикаясь, выдавил: «Лав-к-к-а д-древности». Теперь у меня нет сомнения: он приписывает мне свои слова. Но зачем? Этот папирус понятен лишь как донос. Ну ладно изверг, но почему дочь его больше не призывает меня к себе? Смирились ли они с его косноязычием, или меня еще ждет расплата за пустые обещания, которых никто от меня не требовал, и за мой длинный язык?