Вечный. Эмили Болд

Натайра сглотнула. Неужели она и правда смогла бы вонзить кинжал в грудь своей собственной матери, если бы узнала правду раньше? До сих пор казалось нереальным, что эта женщина действительно была ее матерью. Но, осознав это, она почувствовала глубоко внутри себя силу, унаследованную от ведьмы. Силу, существование которой она сохранит в тайне. Ей хотелось бы иметь возможность спросить свою мать об этом новом чувстве внутри себя.

      Слезы текли по ее щекам. «Mo nighean. Mo gràdh ort», – раздавались в ее голове последние слова Ваноры. Значит, ведьма любила ее? Почему она никогда не показывалась ей? Почему она не сопротивлялась, когда Натайра вонзила ей Sgian dhub в сердце? И почему ведьма все-таки произнесла проклятие?

      Вся в слезах, она сидела рядом со своей бездыханной матерью, как девочка, которой она была, когда ненависть мачехи и жестокость отца превращали каждый день ее жизни в ад.

      Через некоторое время Натайра вытерла слезы. Она чувствовала, как проклятие набирает силу, как оно тянется к ней своими холодными лапами, забирая у нее боль. С каждым разом ей дышалось все легче.

      Девушка глубоко вдохнула, позволив прохладному высокогорному воздуху проникнуть в легкие и оживить разум. Туман поднялся из травы и окутал ее фигуру.

      Когда чуждая сила завладела ее мыслями, перед мысленным взором Натайры всплыло воспоминание. Она увидела себя – в самый тяжелый момент своей жизни:

      – Ребенок? Что ты имеешь в виду? У тебя будет ребенок?

      Натайра вытерла слезы с глаз, не желая, чтобы Аласдер Бьюкенен видел ее боль. Неприкрытая радость в его голосе заставила ее ужаснуться еще больше. Тихо, почти не желая, чтобы он понял ее слова, она ответила ему:

      – Нет, Аласдер, у меня не будет ребенка. Ты бросил меня, и я должна была принять решение. Я сделала выбор в пользу брата – и против тебя, и против ребенка.

      Аласдер схватил ее за плечи, которые только что так нежно поглаживал, и безжалостно встряхнул:

      – О чем ты говоришь? Я никогда не бросал тебя! Я последовал приказу твоего брата! А теперь расскажи мне, что ты сделала, или, клянусь богом, я за себя не отвечаю!

      Натайре не составило труда распознать в Аласдере гнев, унаследованный от предков, яростных и смертоносных викингов. Она боялась его. И в то же время она любила его так мучительно, что презирала себя за то, что сделала с ним.

      – Отпусти меня! Убери от меня свои грязные пальцы! Я сделала все, что нужно, чтобы не породить на свет бастарда! Ты слишком много вообразил себе, викинг, когда подумал, что место в моей постели равносильно месту в моем сердце. Моя любовь и верность принадлежат только одному человеку – моему брату.

      Охваченный болью и гневом, Аласдер схватил Натайру за горло, словно не желая больше слышать ни единого злобного слова. Она знала, что разрушила его будущее и вырвала у него сердце из груди.

      Мужчина сжал горло крепче, как будто наслаждаясь ее сопротивлением и болью.

      Аласдер опустил голову для последнего поцелуя, прежде чем ослабить хватку вокруг ее горла, и, прижавшись к ее мокрой от слез щеке, пробормотал:

      – Надеюсь, твой брат отвергнет тебя, когда его союзник заметит в первую брачную ночь, что его прекрасная невеста уже была в объятиях другого.

      Затем он прижал ее к стене, где Натайра, задыхаясь, осела.

      Она схватилась за горло, отплевываясь и кашляя, болезненно втягивая спасительный воздух в свои горящие легкие. Ненависть вспыхнула в ее взгляде, и в небе над ними сверкнула яркая молния. Она бросила вызов своей судьбе. Если он убьет ее, она все равно уже умерла вместе с его ребенком.

      – Моя брачная ночь тебя не касается, но, когда я вылезла из постели Блэра, у него не было причин жаловаться.

      Эти слова заставили Аласдера поднять на нее руку.

      – Ты ударил меня! – выдавила Натайра, задыхаясь, и схватилась за щеку. – Но знаешь что, Аласдер? Боль пройдет, угаснет. Как и все, что когда-либо было между нами!

      Сквозь завесу слез она видела, как их любовь уходит во тьму, и молилась о жизни без боли. Без всяких чувств – как легко можно было бы тогда жить.

      Натайра открыла глаза. Она покачала головой, отрицая правду, чтобы прогнать воспоминание.

      – Màthair!

      Неуверенно она погладила умершую по щеке, убрав в сторону белые волосы. Натайра задавалась вопросом: смогла бы она что-то почувствовать к этой женщине, если бы все вышло иначе? Ванора, вероятно, любила ее, услышала ее невысказанное желание и сделала ей неизмеримый подарок. Силы справедливой ведьмы. Стихающая боль и угасающие чувства были ей желанны, после всех страданий, которые пришлось испытать в течение всей своей жизни.

      Топот копыт приближающейся лошади заставил Натайру подняться. В ее темно-зеленом лифе зиял разрез, а юбки, которые она надорвала для борьбы, прилипли к бедрам. Ветер убрал ее длинные черные волосы с лица и донес до ее ушей голос человека, который был ее жизнью. Человека, который одновременно ненавидел и любил ее, единственного, который будет оплакивать ее