Тот, кто хочет выжить (сборник). Стивен Кинг

Возможно, это последняя запись, но почему-то я думаю, что все обойдется. Так ведь со мной всегда бывало, верно? А современное протезирование творит настоящие чудеса. И я вполне обойдусь одной ступней.

      Ну, пора убедиться, такой ли я хороший хирург, как считаю. Удачи!

      5 февраля

      Сделано.

      Больше всего меня тревожила боль. Выдерживать боль я вполне способен, но я подумал, что в моем ослабленном состоянии сплав голода и невероятной боли может вызвать обморок, прежде чем я закончу.

      Но героин отлично разрешил эту проблему.

      Я вскрыл один пакет и с плоского камня втянул порядочную дозу в каждую ноздрю – сначала в правую, потом в левую. Ощущение было, точно вдыхаешь чудесно замораживающий лед, и он пронизывает твой мозг снизу вверх. Вдохнул героин я сразу, как кончил вчера писать в дневнике – это было в 9.45. Когда я в следующий раз взглянул на часы, тени сдвинулись, и я оказался частично на солнце, и время было 12.41. Я задремал. Мне и в голову не приходило, как это прекрасно; я не мог понять, почему был таким пренебрежительным в прошлом. Боль, ужас, тоска… все это исчезло, и осталась только безмятежная эйфория.

      В таком состоянии я сделал операцию.

      Боль, правда, была сильная, особенно в начале операции. Но боль словно отъединялась от меня. Она мне досаждала, но тем не менее была очень интересной. Вы способны это понять? Если вам приходилось принимать лекарство, в котором морфий – основной ингредиент, может быть, и поймете. И он не только снимает боль. Он создает определенный настрой сознания. Тихую безмятежность. Я могу понять, почему люди садятся на иглу, хотя выражение это представляется мне утрированным, и чаще его употребляют, конечно, те, кто и не пробовал наркотиков.

      Примерно на половине операции боль стала более личной. На меня накатывались волны слабости. Я жаждуще смотрел на пакет с белым порошком, но заставил себя отвести глаза. Если меня опять сморит дремота, я истеку кровью точно так же, как если бы потерял сознание. Вместо этого я отсчитал назад от сотни.

      Наиболее критическим моментом была потеря крови. Как хирург, я прекрасно это понимал. Ни капли, пролитой напрасно. Если во время операции в больнице у пациента начинается кровотечение, ему можно перелить кровь. Но у меня не было крови в запасе. Пролитая – а к концу песок вокруг потемнел от нее – пропадала безвозвратно, и надо было ждать, пока мое внутреннее производство не восполнит потерю. У меня не было ни зажимов, ни других кровеостанавливающих средств, ни шовного материала.

      Операцию я начал ровно в 12.25. Кончил в 1.50 и тут же оглушил себя героином, увеличив дозу. Я погрузился в серый, лишенный боли мир и оставался там почти до пяти часов. Когда я вырвался из дурмана, солнце клонилось к закату, протягивая золотую дорожку через голубой Тихий океан прямо ко мне. Ничего более прекрасного я еще никогда не видел… это одно мгновение полностью оплатило всю боль. Час спустя я еще немного отдохнул, чтобы полностью насладиться закатом и воздать ему должное.

      Вскоре после