Аквалон. Илья Новак

островок, шириной в одну танга и длиною в полторы, был, так или иначе, занят либо дворцом Уги-Уги и монаршими садами, либо причалами, либо хозяйственными постройками. Он имел форму груши, экзотического плода с Бултагари, который Гана видел лишь раз в жизни. Вытянутая более узкая часть, где располагались причалы, была направлена в сторону Да Морана.

      Когда Наконечник остался позади, Гана сказал лодочнику:

      – Обогни его слева и пристань где-нибудь возле рощ.

      – Тихонько туда хотеть? – забеспокоился Кахулка. – Тулага не бандит ли? Мой опасаться, мой стража Уги-Уги бояться.

      – Нет, я не бандит, – заверил На-Тропе-Войны, показывая туземцу монету. – Я торговец.

      От Монаршего острова до течения Орбитиум было около десяти танга. На фоне медленно темнеющего неба Гана видел размытую светло-серую полосу – часть гигантского овала из бушующих пуховых хлопьев, что окружал Аквалон стеной, непроходимой для любого, даже самого мощного эфироплана. За владением Уги-Уги вплоть до Орбитиума простирался лишь открытый облачный океан с редкими рифами. Эта область именовалась Серапионовыми рифами, потому что обитатели облаков лучше всего ловились именно здесь.

      – Что там за огни? – спросил Гана, увидев среди росших на берегу деревьев разноцветные светляки.

      – Праздник большой, Тулага не знать? – удивился лодочник, неутомимо гребя дальше. – Четыре по десять год тому Уги-Уги родиться.

      Теперь они плыли по дуге, примерно в одном осте от южного берега Атуя. Причал, возле которого стояли ладья Уги-Уги и два оснащенных большими огнестрелами кризера, составляющие, не считая патрульного дорингера, весь военный флот монарха, остался справа. Темнело, и среди облаков лодочку Кахулки с острова различить можно было, только лишь если внимательно смотреть в подзорную трубу. Потянулся берег, заросший высоким тростником. Дальше началась сплошная стена деревьев, на границе которой маячило несколько сторожевых башен.

      – Тулага здесь сходить? – поинтересовался туземец и, когда Гана кивнул, стал поворачивать лодку.

      Высокий тростник шуршал, тихо постукивал на ветру. Нос джиги раздвинул стебли, и Кахулка осторожно повел ее дальше. Когда стал виден берег, он сказал:

      – Деньга давать.

      Гана протянул ему одну монету и показал вторую.

      – Получишь, когда вернусь.

      – Если до полночи вернуться – одна деньга, – согласился туземец, зевая. – Если далее – две деньги.

      – Ладно. – На-Тропе-Войны перекинул ногу через низкий борт и опустил ее в пух, из которого торчал тростник.

      Кахулка вытянулся на дне джиги и прикрыл глаза. Решив, что в плавательном поясе двигаться будет неудобно, Гана снял его, положил рядом с лодочником.

      – Пояс стоит дорого, – негромко произнес На-Тропе-Войны, – не вздумай уплыть с ним, Кахулка. В городе я все равно отыщу тебя и тогда убью, понял?

      Лодочник сделал вид, что не слышит, и Гана пошел к берегу. Миновав узкую полоску земли, он увидел