Птицелов. Юлия Остапенко

сладко побаливающие плечи. Вот что значит – пару дней не разминаться.

      – Как вы его!.. здорово!.. – закончив возиться с каплуном, повторил Робин.

      – Кого?

      – Его, – мальчишка кивнул на покосившийся пень, служивший Марвину манекеном. – Насмерть!

      Марвин усмехнулся:

      – Живой противник не стоял бы… пнём. И дрался бы я с ним иначе.

      – Всё равно побили бы!

      – Конечно, – улыбнулся тот – его забавляла непосредственность мальчишки, временами совершенно неожиданно сменявшая робость.

      – Я бы тоже так хотел, – тоскливо сказал Робин.

      – Я говорил уже – сбрось сотню фунтов, и сможешь.

      – Не смогу, – помрачнел парнишка. – Я всегда такой был… ну, неуклюжий… как баран. Мне батюшка ещё сказывал.

      – Так переубедил бы батюшку. Заодно и цель!

      – Батюшка умер, – совсем уже понуро сказал Робин.

      Марвин кивнул, с наслаждением впился зубами в хрустящее корочкой заячье мясо, прожевал, потом сказал:

      – Бывает. В бою пал?

      – Нет, – ответил Робин и замолчал. Марвин видел, что тема эта ему не слишком приятна, и не стал настаивать. Ему вообще не очень хотелось говорить – чуть подустал за день, да и ночь была уж больно хороша. Он представил, как славно сейчас сиделось бы у походного костра среди боевых товарищей, за рьяными обсуждениями дневной битвы, и тоскливо вздохнул.

      – В бою пасть – это счастье, – мечтательно произнёс он. – Если и есть смерть лучше иной жизни, то такая.

      – Не знаю, – нерешительно отозвался Робин, крутя в толстых пальцах каплунью ножку. – Как по мне, жить хорошо…

      – Дурак, – беззлобно сказал Марвин. – Видал вон того лысого, в таверне? Чуть что, перед благородными башкой об пол? Так жить – хорошо?

      – Хорошо, – пробурчал Робин, – только б не умирать.

      – Ясно теперь, почему ты только сын сэйра, а не сэйр, – сказал Марвин. – Хотя, впрочем, и для сына сэйра твои слова – позор.

      Робин вскинулся, поднял на Марвина глаза – неожиданно красивые, большие и карие, такие скорее подошли бы знойной девице, чем неуклюжему толстяку.

      – Нам к позору не привыкать, – вполголоса проговорил он и отвёл взгляд.

      Марвин задохнулся от возмущения.

      – Ну ты даёшь, парень! К позору невозможно привыкнуть. И нельзя этого делать! Когда ты привыкаешь к позору – ты уже и не жив… пусть даже хотя бы как тот трактирщик. Крыса и та – живее.

      – А что делать, если выбора нет?

      – Выбор всегда есть. Можно умереть, например. Или убить, это намного лучше. Но уж точно не привыкать.

      – Вот вам, сэйр Марвин, говорить легко, – помолчав, тихо сказал Робин, и Марвин оторвался от еды, отчего-то неприятно задетый его словами. – Вы такой… ну… сильный, смелый… Вам легко про позор говорить. Вы ж ничего про него не знаете.

      Губы Марвина дрогнули – но что ему было на это сказать?

      – А не все такие… смелые, – не глядя на него, продолжал