Рассказы коронавирусной эры. Александр Александрович Ковалёв

      Шёл второй месяц чрезвычайного положения в городе N, где вовсю разгулялся вирус. Не то, чтобы совсем разгулялся – но заболевших было уже много, и именно чтобы болезнь не накрыла страну лавиной, в городах был введен карантин. Люди сидели по домам, выходя на улицу только за продуктами, или в аптеку, и то не далее километра от жилища, плюс по мелочам возле дома – вынести мусор, или погулять с собакой. На всех праздношатающихся, кто не мог подтвердить направление своего передвижения, полиция составляла административный протокол, и выписывала приличный денежный штраф.

      Жители многоэтажки в городе N, в общем-то, к карантину уже привыкли, благо рядом был придомовой магазин, и мусорные контейнеры – что ещё нужно человеку, который, с точки зрения биологии, всего лишь ферма по переработке продуктов в отходы, а вирус, который и есть биология, разумней всего побежать именно биологией. Зимой, конечно, многие мечтали о том, что, как только сойдёт снег, они выйдут на улицу, будут сидеть на скамейке, и петь песни – тихо, чтобы не нарушать законов. Но весна наступила уже при карантине, и теперь по утрам в окна нижних этажей пели только разными голосами птицы, а в окна верхних по вечерам пели дурными криками, мечась тенями в воздухе, летучие мыши с чердака.

      Карантин требовал дисциплины, и люди, поддерживая его, изо всех сил старались быть дисциплинированными. Бабушки, каждое утро до того поддерживающие скандинавской ходьбой с палками отказывающие к старости ноги – забыли про ходьбу, и легли на свои кровати, погружаясь тихими мыслями в глубины старости. Дети забыли про то, как ходить в школу – впрочем, многие из них этого и хотели. Неудобство им доставляло только то, что играть во дворе было тоже нельзя, но это ведь важно – выработать с детства у человека иммунитет к одиночеству. Люди, привыкая к новому порядку жизни, и открывали много, и забывали многое. Открывали – книги, понимая, что, считая себя начитанными, много лет совершенно не брали их в руки. Фильмы, на просмотр которых раньше никогда не хватало времени. Детей, которые раньше вроде бы и были, но общение с ними было лишь бытовым – открывали для себя с удивлением и ужасом. Домашних котов и кошек, которым раньше доставалась лишь еда, пинки, и окрики. Забывали, прилагая для этого все усилия, тоже многое – родственников, невест, друзей, и престарелых родителей, живущих на другом конце города. Даже собаки, заботливые друзья человека, желая, чтобы хозяин избежал неприятных разговоров с полицией, кажется, учились гадить на балконах.

      Никто не знал, когда закончится карантин, да и никто уже этим не интересовался – когда закончится, тогда объявят. Всё равно старая жизнь уже оставлена, а к новой уже привыкли – человек привыкает ко всему. Просто, когда объявят – нужно будет заставить себя в это поверить.

      И вдруг, посреди ночи, возникнув в спокойных снах жителей многоэтажки, нарастая до безумия, и пробуждая, заставив вскочить с кроватей – вой многочисленных сирен, отблески мечущихся огней по стёклам окон – красных, синих, белых, топот множества ног во дворе. Не зря мистики говорили, что появление вируса не случайно, что он – преддверие скорого конца света. В доме сегодня обнаружен больной. Люди, как горох, высыпали на улицу, наспех накинув на себя одежду – навстречу им из-за плотно сомкнутого ряда машин скорой помощи смотрели из темноты, не мигая, точки стволов, и зоркие глаза врачей. Голосили сирены, сливаясь в единый вой, что-то грохотало беспрерывно, как в цеху огромного завода, усиливаясь, когда сверху, то из-за крыши дома, то навстречу по диагонали, низко пролетала чёрная тень винтов вертолёта. Перекрывая ад плотного шума, откуда-то с неба, усиленный репродуктором, вещал монотонный голос, то теряясь, то появляясь снова:

      «… именем конституции, законов, и предписания о карантине…»

      «… исполняя приказ об охране здоровья народа…»

      «… во избежание собраний, митингов, и процессий…»

      «… за нарушение всех распоряжений местных властей…»

      «… последует административное и уголовное наказание…»

      Из-за машин скорой помощи, в проёмы, по одному потоком выходили щиты во весь рост с медицинским крестом – они выстроились перед машинами в линию, сомкнулись, и медленно пошли на жильцов дома.

      Безумие звуков смолкло, наступила сказочная ночная тишина. Медленно, шаг за шагом, уплотнялся строй щитов, вдавливая массу жильцов, как зубную пасту обратно в тюбик, внутрь подъезда.

      Пять минут – и со скрипом закрылась железная дверь, которую остался держать плечом, упираясь с усилием ногами в землю, лейтенант скорой помощи. Дверь вздрагивала от толчков, угрожая распахнуться, в её тонком, возникающем проёме просовывались и исчезали множество ладоней и пальцев. «Быстрее!», – глухим от усилий голосом прокричал он двоим сварщикам, бегом волочившим откуда-то издалека аппарат, – «Больше не удержу!». Те дотащили, запыхавшись, и встали перед подъездом, поставив аппарат, и не зная, что делать – железная дверь вздрагивала и билась, как живая. Подошёл второй офицер медицины, встал прямо перед ней, достал дубинку, – «Да что ж вы за люди!», – и молотил дубинкой по пальцам, вращая её над головой, как молот, пока не исчезла последняя ладонь, и дверь не успокоилась, плотно примкнув к раме. За работу взялись сварщики,