1922. Стивен Кинг

равно! – нараспев прокричал он. – Мама в колодце, а мне все равно, потому что хозяина нет[4].

      Я в три больших шага подскочил к нему и влепил оплеуху, оставив кровавые отметины на покрытой пушком щеке, еще не знавшей бритвы.

      – Заткнись! Голос разносится далеко! Тебя могут услышать… Видишь, дурак, ты опять потревожил этого чертова пса.

      Рекс гавкнул один раз, второй, третий. Замолчал. Мы стояли, я держал Генри за плечи, склонив голову, прислушиваясь. Струйки пота бежали по шее. Рекс пролаял еще раз, потом затих. Если бы кто-то из Коттери проснулся, они бы подумали, что Рекс нашел енота. Я, во всяком случае, на это надеялся.

      – Иди в дом, – велел я. – Худшее позади.

      – Правда, папка? – Он очень серьезно смотрел на меня. – Правда?

      – Да. Как ты? Не собираешься снова грохнуться в обморок?

      – А я грохался?

      – Да.

      – Я в порядке. Просто… не знаю, почему так смеялся. Что-то смешалось в голове. Наверное, я просто обрадовался. Все закончилось! – Смешок вновь сорвался с его губ, и он хлопнул по губам руками, как маленький мальчик, случайно произнесший плохое слово в присутствии бабушки.

      – Да, – кивнул я. – Все закончилось. Мы останемся здесь. Твоя мать убежала в Сент-Луис… а может, в Чикаго… но мы останемся здесь.

      – Она?.. – Его взгляд устремился к колодцу, крышка которого прислонялась к трем стойкам, казавшимся такими мрачными в звездном свете.

      – Да, Хэнк, сбежала. – Его мать терпеть не могла, когда я называл его Хэнком, говорила, что это вульгарно, но теперь она ничего не могла с этим поделать. – Убежала и оставила нас здесь. И разумеется, мы очень сожалеем, но при этом полевые работы не могут ждать. И занятия в школе тоже.

      – И я могу… по-прежнему дружить с Шеннон?

      – Разумеется, – ответил я и снова вспомнил, как средний палец Арлетт похотливо обводит его промежность. – Разумеется, можешь. Но если у тебя вдруг возникнет желание признаться Шеннон…

      На лице Генри отразился ужас.

      – Никогда!

      – Что ж, я рад. Но если такое желание все-таки возникнет, запомни: она убежит от тебя.

      – Разумеется, убежит, – пробормотал он.

      – А теперь иди в дом и достань из кладовой все ведра для мытья полов. Наполни из колонки на кухне и добавь порошка, который она держит под раковиной.

      – Воду мне подогреть?

      Я услышал голос матери: Кровь замывают холодной водой, Уилф. Запомни это.

      – Незачем, – ответил я. – Я приду, как только поставлю крышку на место.

      Он начал поворачиваться, потом вдруг схватил меня за руку. Холодными, просто ледяными пальцами.

      – Никто не должен узнать! – хрипло прошептал он мне в лицо. – Никто не должен узнать о том, что мы сделали!

      – Никто и не узнает. – В моем голосе уверенности было куда больше, чем в душе. Многое сразу пошло наперекосяк, и я начал понимать, что наяву все далеко не так, как в грезах.

      – Она не вернется, правда?

      – Что?

      – Ее

4

Генри перефразирует припев песни североамериканских рабов «Джимми ломает кукурузу» (1840 г.), ставшей популярной среди детей: «Джимми ломает кукурузу, а мне все равно: хозяина нет».