Ведьмин ключ. Глеб Пакулов

Брось! Тайга государства вольная, тут свой закон и правда, отселя не выдают.

      – Крутишь! – выкрикнул Семён. – Глаза отводишь. Чужими руками отделаться замыслил, своих марать не хочешь. Богу молишься.

      – Тю-ю, дурень, – снова отмахнулся Василий. – Говорю – сядь, обмозгуем, дело обчее. Чего кажилишься?

      – Неча мозговать! Давай мою долю – и весь сказ! – не унимался Семён. – Вольный я казак?.. Вольный!

      – Матерь Божья, Заступница, – меленько крестилась в углу напуганная Устя.

      – Вольный, – жамкая ручищей бороду, согласился Василий, – а всё ж дурак… Устя, давай ужин на стол. Я скоро.

      Василий натянул армяк, вышел. Устя, как и Семён, помолчала, прислушиваясь, спросила:

      – Уходишь, решился? – Вышла из угла, прижала руки к груди. – А я-то думала, сломался ты… Уйдёшь, а я как же?

      – А-а? – бессмысленно глядя на неё, переспросил Семён.

      – Со мной-то что станет?

      – Уйдём. Вместе. Ночью, как заснёт.

      – Бог тебя наградит, Сеня! – обрадовалась Устя. – Бог, Сеня.

      – Тихо ты! – Семён ударил кулаком по колену. – Ужин давай, чтоб всё складно было, как наказал. Хитрый, чёрт. Небось под дверью стоит.

      Пока Устя собирала ужин, вернулся Василий. Сдвинув в стороны миски, поставил на стол берестяной туесок, вздохнул.

      – Вот, всё тут, без утайки. – Он высыпал содержимое из туеска, и все трое молча уставились на грудку золота, песком и самородками блекло отсвечивающую на щербатом столе.

      – Добрый фарт. Фунтов десять. – Василий ладонью отгрёб ровно половину, пододвинул Семёну. – Небось не в обиде. Бери и поутру мотай на все четыре. Теперь же ночь, прогонять не стану.

      Блёснами заиграли глаза Семёна.

      – Э-эх ты сколь! – вскрикнул он и испугался. – Многовато одному-то, отбавь. Вас двое.

      – А я за двоих тебе отсыпаю, – округляя ноздри, усмехнулся Василий. – Радуй душу. Работал хорошо, половина твоя. Мы себе добудем.

      Семён промолчал. Устя поймала взгляд мужа, брошенный в запечный угол, закусила палец.

      – Ва-а-сенька! – охнула она, оседая на скамью.

      – Цыц, баба! – полоснул её взглядом Василий. – Кого пожалела, металлу?.. А ты бери, Семён, бери, твоё кровное.

      – Тогда благодарствую, – поклонился Семён. – Спрашивал ты – кому я должон? Должон. Чего там. Ты в аккурат догадался, беглый я. А этого добра хватит, чтоб откупиться.

      – Оно и ладненько. – Василий сел на табуретку, отчего она хрустнула всеми суставами, шумно захлебал похлёбку.

      – Тяжелое, да приятно-ое, – шептал Семён, заворачивая золото в лоскут выделанной сохатиной шкуры.

      – Садись, ешь. – Василий ложкой тронул Семёнову миску. – Али разбогател и сыт?

      – Разбогател! Верное слово, – опять поклонился Семён. – Благодарствую вдругорядь. – Он упрятал тяжёлый свёрток под ошкур штанов, стянул ремнём и подсел к столу.

      Похлебали. Устя подала на стол чугунок с мясом. Василий облизал ложку, отложил. Ухватив пальцами горячий кусок мяса, щмякнул на стол, попросил:

      – Подай-кось