Весна (сборник). Павел Пепперштейн

сквозь воду пролилась

      Двух одеяний чернота.

      Или:

      Эскуриал как белоснежный мрак,

      Как кость, из коей высосали мозг.

      И где мой Бог? И где мой шут?

      И где мой враг?

      Лишь свист плетей. И визги жертв.

      И треск костров.

      Лишь треск свечей. И сладкий дым.

      И черный воск.

      Я так хочу. Пусть будет так, раз это – ад.

      Пусть этот мир сто тысяч раз напишет

      Босх,

      Но автор – я. Я и Христос.

      Ведь Он мой брат.

      Далее следовало долгое обращение к Христу, наполненное благодарностями за нисхождение во ад, за основание Рая в аду. Был неплохой образ адского Рая, имеющего вид слегка обугленной березовой рощи, затерянной среди траншей, где блаженные (чьи белые рясы покрыты копотью и исписаны грубыми словосочетаниями: «По Берлину!», или «Хуй в рот фашистам», или «За наш Мадрид!») спят на лужайках или делают надрезы на деревьях и медленно пьют березовый сок.

      Поэма понравилась. Нас трогают литературные произведения. Ведь они создаются, чтобы принести другим удовольствие. Было так мирно под оранжевым шарообразным абажуром, что отражался в очках вдовы. Нечто поскрипывало в деревянных недрах дома. Покой. Глубокий покой. Или все еще действовал принятый накануне тазепам.

      – Когда Константин Константинович написал эту вещь? – спросил Коля Вольф.

      В ответ скрипнуло кресло, черная ветка ударилась о стекло окна, и вдова произнесла обыденно:

      – Несколько дней тому назад.

      Северная рассказала, что замысел поэмы «Филипп Второй» зародился у ее мужа давно, в конце тридцатых, когда Северный воевал в Испании на стороне республиканцев. Потом он все не мог осуществить свое намерение, занятый другими литературными и житейскими делами. В конце семидесятых годов Константин Константинович заинтересовался спиритизмом. За этим овальным столом с тех пор нередко вызывали духов. Перед смертью Константин Константинович попросил жену поддерживать с ним связь с помощью спиритизма. Умерев и освободившись от земных забот, он принялся диктовать своей вдове литературные произведения, реализации своих давних неосуществленных планов.

      – Вчера я разговаривала с Костей и сказала ему, что внучки Игоря будут сегодня у меня. Он просил, чтобы мы связались с ним. Константин Константиныч с Игорем Андреичем ведь были большие друзья. Если вы не возражаете… – С этими словами Северная плавными, скромными и в то же время отточенными движениями сняла со стола сахарницу, чашки и вазочку с печеньем, затем сдернула скатерть, и обнажилось спиритическое «поле»: большой лист ватмана, на котором карандашом был очерчен большой круг, оснащенный буквами русского алфавита.

      – Отсутствует внутренний кружок, для блюдца, – сказали мы, и одна из нас коснулась кончиком пальца центра листа, где стояла простая, еле видимая точка.

      – Блюдце нам не понадобится, – улыбнулась Северная. – Блюдце, конечно, хорошая вещица. Вечная вещица. Но есть кое-что более натуральное