Лоцман. Власть шпаги. Андрей Посняков

холопка, на хозяина глянула… Волосы пышные от бьющего через окно солнышка золотом сусальным блеснули, глазищи голубые словно ожгли огнем! А как ресницы затрепетали! Ох, красива девка-то, красива… И как это он, Никита Петрович, раньше такое богатство не углядел? Впрочем, обижать девушку не хотелось. И что с того, что он, Бутурлин, помещик, а она – его девка дворовая? Все же – человек. Мастерица какая… и вот – красавица, да.

      – Ты, милая, может, кваску хочешь? – прогнав грустные мысли, улыбнулся помещик.

      – А, господине, испила бы! – губки пухленькие растянулись в улыбке, глазки голубенькие заблестели. – Коли угостишь – выпью.

      – Ну, садись, садись, – подвинулся на лавке Бутурлин. – Посейчас прикажу квасу… Эй, кто там есть?

      – Да, батюшка, я б и сама сбегала. Квас-то на леднике, недалече.

      – Ну, беги, чего уж… Наперсток-то свой нашла?

      Про наперсток девчонка ничего не ответила, не успела. Метнулась, убежала, только пятки сверкнули, да дернулась, ударила по плечам коса. Так вот, с непокрытой головой, и унеслась Серафима, забыла и платок повязать. Эх, красива дева…

      Обернувшись, Никита глянул в окно – не скачет ли Ленька? Не, нету. Да и рановато еще. До хомякинской-то усадьбы почитай с десяток верст. Пока доскачет, пока шубу продаст, водку купит… Да еще на озерко завернет, проверит, как там? Не-ет, надо б со знакомым купцом тоже отправить в Поместный приказ письмишко… да не пустое – чего-нибудь к жалобе приложить. Хоть какой-никакой завалященький золотой или там, перстень. Хм… перстень… был бы – приложил бы. Э-эх, призвал бы государь на войну!

      – Вот, господине, квасок – пей!

      Прибежала Серафима, раскраснелась вся. Крынку с квасом на стол поставила. Молодой господин усмехнулся:

      – А кружки-то ты, что же, забыла?

      – Ой! – сконфузилась дева. – Забыла! Правда и есть. Я посейчас…

      Бутурлин быстро схватил холопку за руку:

      – Да хватит тебе уже метаться-то! Садись… Прямо вот из крынки пей. И я попью… Да пей, говорю! Чай, не велики князья, без кружек обойдемся!

      Добрый оказался квасок, холодный, хмельной, забористый – жажду любо-дорого утолить. Никита Петрович даже захмелел немного, а уж про деву и говорить нечего. Уселась Серафима на лавку, ладонями замахала:

      – Уф! Жарко как.

      – Так сарафан сними, – хмыкнул-пошутил помещик.

      Зря так пошутил! Вскочив с лавки, девушка лукаво сверкнула глазищами:

      – А и сниму! Запросто. Коль уж ты, господин, велишь…

      – Да не велю я!

      А уж теперь – говори – не говори, а первое слово дороже второго! Не-ет. Судя по взгляду лукавому, вовсе не за перстнем явилась крепостная красотка, за чем-то другим – за чем – она сама знала. Знала и не стеснялась.

      Быстро сбросив с себя сарафан, осталась в одной летней рубахе из тоненькой льняной ткани. Уселась на лавку, голову набок склонила:

      – Ой, господине… Что-то у меня на шее… глянь… Может, слепень какой укусил?

      – На шее, говоришь…

      Еще ниже склонила голову дева,