Б. Вавилонская. Михаил Веллер

Но повреждения нанесены! – Лужков пристукнул ладонью. Кирилл подумал, что лицо лысого толстячка похоже на колобок, не слишком старательно скрывающий в себе взведенный стальной капкан.

      – Я понимаю, – он вложил в голос сердечное сочувствие: – Храм – ваше детище, вот вам и обидно. Так я наоборот. В смысле, – добавил он поспешно, – зачем же такой храм оскорблять таким безобразием.

      – А храм, значит, нравится? – переспросил мэр (не то насмешливо, не то примирительно, не то капкан изготовился щелкнуть).

      – Честно говоря, нет.

      – Что так?

      – Довольно безвкусная коробка. Непропорциональная. Громоздкая. Но стоять, считаю, должен. Все же святилище. Символ.

      – Ты, значит, считаешь себя вправе самолично распоряжаться, какое искусство нужно москвичам? А какое – взрывать!!

      – Я не самолично…

      – А как? Группа? Бандформирование? Или референдум провел, а я и не знал?

      – Юрий Михайлович, вам известно, что в народе говорят?

      – Мне известно, что в народе говорят, – уверил Лужков, и тень от лампы накрыла половину лица, как козырек. – Я и сам не аристократ.

      – Известно, кепка…

      – Что ты там бубнишь?

      – Что Церетели – ваш друг, и использовал личные связи, чтоб воткнуть своего истукана. Что умеет делать большие бабки, и на этом тоже заработал неслабо. Что западло ставить в столице России памятник, от которого америкашки в Атланте отказались. Да что мы – помойка для их отходов с биг-маками и кока-колой, что ли.

      – Ага. Патриот, значит, нашелся.

      – Если не я – то кто, если не сейчас – то когда, если не здесь – то где?

      – Только без демагогии. А что ты в Останкине нес про конец света? Все у тебя увязано! – Он швырнул по столу кассету – стало быть, с передачей, так пока и не вышедшей.

      – Журналисты вас не любят, Юрий Михайлович, – брякнул вдруг Кирилл.

      – И не должны. Деньги они любят, славу и себя. А должны рыть правду… нужную! И говорить.

      – Боятся они вас. И власти вашей. Что против вашей воли много не пикнешь.

      – Пикают, пикают… И что бы им еще хотелось пикать?

      – Что имеете вы со всего в городе. Даже и с книг, и с проституток, и с мафии.

      – Что ж не пишут? Пусть подадут в суд, он разберется. Сорок судов я уже выиграл.

      – Говорят, что в Москве крутится три четверти всех российских денег, вот вы ее и можете украшать, а по стране жрать нечего, – упрямо сказал Кирилл, водя взглядом по строю телефонов сбоку обширного стола.

      – Поэтому то, что я строю, надо взрывать?

      – Да не должно быть так, чтобы народ за свои же деньги получал всякую дрянь против своего желания! Все обирают, все сладко поют, хоть заики… и все плюют в рожу.

      – Хороший бы из тебя шут вышел, – помолчав, улыбнулся Лужков. – Плевать правду в рожу. Как раньше при дворах, знаешь? И справочку из психушки – индульгенцию: сей дурак за свои слова не отвечает.

      – Может, я и шут, но за все отвечаю, – мрачно сказал Кирилл.

      – Похвально, – Лужков черкнул в