День смерти. Кэти Райх

важное.

      Отец Менар собирался что-то сказать, но передумал.

      – Я уверен, что она отдала все, но спрошу. Сестра Жюльена потратила много времени на исследования. Много времени.

      Он вышел, я доела сэндвич, потом съела еще один. Подобрала под себя ноги и растерла пальцы. Хорошо. Чувствительность возвращается. Потягивая кофе, я взяла со стола письмо.

      Я и раньше его читала. 4 августа 1885 года. В Монреале бушует оспа. Элизабет Николе пишет епископу Эдуарду Фабре, умоляя его отдать приказ вакцинировать здоровых прихожан и отправлять в общественные больницы зараженных. Аккуратный почерк, изящный устаревший французский.

      Монастырь Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии никак не ответил. Я задумалась. Вспомнила о других эксгумациях. Полицейский в Сен-Габриэле. На том кладбище гробы располагались по три в глубину. Мы в конце концов нашли монсеньора Бопре за четыре могилы от его зарегистрированного положения, внизу, а не наверху. И еще тот мужчина из Уинстон-Сейлема, который оказался не в своем гробу. На его месте лежала женщина в длинном узорчатом платье. У кладбища возникла двойная проблема. Где усопший? И чье тело в гробу? Семье не удалось перезахоронить дедушку в Польше. Когда я уезжала, адвокаты уже готовились к войне.

      Где-то далеко послышался звон колокола, потом в коридоре – шарканье. Ко мне направлялась древняя монахиня.

      – Serviettes![5] – взвизгнула она.

      Я подпрыгнула, опрокинув кофе. Как такое маленькое существо могло издать такой пронзительный звук?

      – Merci.

      Я потянулась к салфеткам.

      Старушка не обратила на мои слова никакого внимания, подошла ближе и принялась тереть мой рукав. Крошечный слуховой аппарат выглядывал из ее правого уха. Я чувствовала ее дыхание и видела белые волоски, завивавшиеся на подбородке. От монахини пахло шерстью и розовой водой.

      – Voilà[6]. Дома постираете. В холодной воде.

      – Да, сестра.

      Рефлекс.

      Старушка заметила письмо в моих руках. К счастью, на него кофе не попал. Монахиня нагнулась посмотреть поближе:

      – Элизабет Николе была великая женщина. Божественная женщина. Какая чистота! Какая строгость!

      «Pureté». «Austérité». Ее французский звучал так, будто само письмо Элизабет заговорило.

      – Да, сестра.

      Мне снова девять лет.

      – Она будет святой.

      – Да, сестра. Вот почему мы и пытаемся найти ее останки. Чтобы позаботиться о них надлежащим образом.

      Точно не знаю, в чем выражается надлежащее обращение со святыми, но прозвучало неплохо.

      Я взяла схему и показала ей:

      – Вот старая церковь.

      Проследила пальцем ряд вдоль северной стены и указала на прямоугольник.

      – А здесь ее могила.

      Древняя монахиня очень долго изучала сетку, почти касаясь очками листа.

      – Нет ее там, – прогремела она.

      – Простите?

      – Нет ее там. – Узловатый палец постучал по прямоугольнику. – Это не то место.

      Тут

5

Салфетки! (фр.)

6

Вот (фр.).