Дерзкая темная ночь. Кристина Лорен

со мной так, будто в комнате больше никого нет, и из-за тишины легко представить, что это на самом деле так.

      – Двенадцать. Сразу после того, как папа вернулся из Афганистана.

      Комната, кажется, погрузилась еще в большее безмолвие, и Остин тяжело вздыхает: «Блин, это дерьмово».

      Я наконец смеюсь.

      Он снова наклоняется, и его взгляд становится настойчивым, когда он говорит:

      – Я очень люблю эту историю. И этих персонажей. И у нас есть сценарист, который сделает из этого шедевр. Знаешь Лэнгдона Макафи?

      Я мотаю головой, смущенная тем, что, мне кажется, я должна его знать, но Остин только отмахивается от меня.

      – Он обалденный. Спокойный, умный и организованный. И хочет писать сценарий вместе с тобой.

      От неожиданности я открываю рот – я буду писать сценарий! – но ничего, кроме сдавленного возгласа, у меня не выходит.

      Не обращая внимания на мое потрясение, Остин продолжает:

      – Я не хочу слишком много об этом говорить, ладно? – И сам уже кивает, будто подсказывая: – Я хочу, чтобы получилось все, чего ты хочешь. – Наклонившись, он улыбается: – Хочу, чтобы ты увидела, как твоя мечта претворяется в жизнь.

* * *

      – Расскажи еще разок и поподробнее, – просит Оливер. – Не уверен, что в первый раз ты говорила по-английски.

      Он прав. Я еле дышала, с трудом соображая, какие подобрать слова, с тех пор как ворвалась, болтая без умолку, в его магазин комиксов Downtown Graffick. Оливер смотрел на меня, и его милая улыбка медленно таяла, превращаясь в замешательство, пока я фонтанировала сотнями бессвязных слов посреди магазина. Я провела два часа в дороге от Лос-Анджелеса, вися на телефоне с папой и пытаясь переварить, о чем говорили на встрече. Не то чтобы это действительно помогло, потому что, вот, пожалуйста, говорить об этом вслух в присутствии одного из важных для меня людей становится еще более сюрреалистичным.

      За все те восемь месяцев, что мы дружим, не думаю, что Оливер видел меня в таком состоянии – задыхающуюся и заикающуюся, на грани слез от потрясения. Я всегда гордилась собой, что я спокойная и невозмутимая даже в кругу друзей, и сейчас пытаюсь взять себя в руки, но это чертовски трудно.

      Они

      снимают

      фильм

      на основе моих детских идей.

      – Ладно. – Я делаю большой вдох и медленно выдыхаю. – На прошлой неделе позвонил Бенни и сказал, с фильмом что-то происходит.

      – Я думал, он только разослал…

      – Несколько месяцев назад, – перебиваю его я. – Все верно. Или это была тишина перед взрывом? Потому что по дороге от его офиса к их он сказал мне, что была настоящая битва за право. – Я прижимаю ладонь ко лбу: – Я вспотела. Ты только взгляни на меня: я вся мокрая.

      Он смотрит на меня, и его взгляд смягчается. Потом, засмеявшись, он слегка качает головой и возвращает свое внимание к только что вскрытой коробке с книгами:

      – Это невероятно, Лола. Просто продолжай рассказывать.

      – Всех сделали Columbia и Touchstone