Саркофаг. Чернобыльский разлом. Борис Сопельняк

женщин и детей, уговорить стариков, которые не хотели трогаться с места – были и такие, что запирались и не открывали двери, разработать безопасные и в то же время скоростные маршруты движения – все это легло на плечи милиции.

      Когда скрылся последний автобус, мы еще раз обшарили город, убедились, что он пуст, и поняли, что настал наш черед. Дело прошлое, но уезжали со слезами на глазах. Уже на выезде из города, когда позади остался последний дом, мне вдруг ударило в голову, что я не проверил своих сотрудников по списку. Начал проверять – и чуть было не шлепнулся в обморок! Одного человека не хватает. Мы потеряли Шундика, старшину Шундика. Кинулись к нему домой – закрыто. В горотдел – пусто.

      И вдруг с заднего двора горотдела донесся собачий лай. Прибежали – и не поверили своим глазам. В вольерах у нас было двенадцать служебно-розыскных собак, в том числе и Вега старшины Шундика. Глядим, а Иван моет, чистит и скоблит собак.

      – Ты что, рехнулся? – заорали мы на него. – Дорога каждая минута, а ты с собаками. Что ты там делаешь?

      – Дезактивирую, – продолжая свое дело, ответил он. – Собак надо вывезти.

      До собак ли тут, подумал я, но когда увидел его глаза, понял, что лучше не возражать. Когда грузили собак, я заметил, что Вега еле шла. Иван взял ее на руки – мокрую, скулящую, протиснулся в автобус, взгромоздился на сиденье, но Вегу с рук так и не спустил…

      – Потом я попал в госпиталь, – открывая бутылку нарзана, закончил капитан.

      – А Вега? Что с Вегой? Что с Иваном?

      Капитан Стельмах отвернулся, довольно долго смотрел на стену, а потом сказал, скучно сказал и как-то вымученно.

      – С Иваном все в порядке. Он только что из госпиталя.

      Про Вегу капитан не сказал ни слова.

      – Иван во дворе. Вон он, на скамеечке, – кивнул за окно Стельмах.

      Я вышел во двор. Кто-то чистит мотоцикл, кто-то моет машину, кто-то возится в моторе – все что-то делают, все при деле, лишь один старшина Шундик отрешенно сидел под деревом. Он явно не знал, куда деть свои жилистые, крестьянские руки: то засовывал их под себя, то клал на колени, то пристально разглядывал царапины и ссадины.

      – Здровеньки булы, – поприветствовал я его по-украински, надеясь вызвать улыбку.

      – Булы, – вздохнул он и продолжал по-русски: – Все мы были когда-то здоровы.

      – А что, теперь есть проблемы? Я слышал, вы только что из госпиталя. Что там сказали?

      – Раз отпустили, значит, буду жить.

      – А как идет служба?

      – Нормально. Хожу, езжу, патрулирую.

      – Вместе с Вегой?

      Иван вздрогнул, а лицо передернула гримаса боли! Но он взял себя в руки.

      – Нет Веги, – каким-то серым голосом сказал он.

      – Как это, нет? – не понял я. – Вы же ее вынесли.

      – Вынес. И других собак вывез.

      – Ну! И что дальше?

      – А дальше… Дальше врачи вынесли приговор. Обречена была Вега! – сорвался на крик Иван. – Пока мы бегали по кустам да искали