Счастья хватит на всех. Юлия Волкодав

блокнот, стала щёлкать мыльницей. Звезда благосклонно улыбалась в объектив, а потом вдруг спросила:

      – Девчонки, а есть у вас тут клубешник приличный? Оттянуться бы надо после концерта. Продюсер – сволочь, возит нас по задницам каким-то.

      Сашка оторопела. Ей почему-то казалось, что слуги искусства перед выступлением должны думать об этом самом искусстве, а не «клубешниках». Собираться, настраиваться, входить в образ. И слово «задница» в данный контекст никак не вписывалось. Аделя тем временем принялась рассказывать, где в Мытищах можно весело провести время. Звезда зевала, и в итоге заявила, что чёрт с ним, поедет назад, в Москву, вот только споёт оговорённые в контракте три песни.

      – Бабло наликом обещали, – доверительно сообщил артист и подмигнул. – А вы, красавицы, местные?

      Вопрос был обращён Аделе. И смотрел он на неё, и улыбался ей. Ну ещё бы, высокая, в предельно короткой юбке, на каблуках и при полном макияже, Аделя выглядела гораздо старше своих реальных четырнадцати. А Сашка, в джинсах и дурацкой розовой куртке с далматинцем (мама привезла в один из последних рейсов, решила, что очень мило, и попробуй поспорь!), выглядела на её фоне ребёнком. Почувствовав себя лишней, Сашка отошла подальше. И вдруг заметила мужчину, вылезающего из милицейского «форда», на котором подвозили артистов. Немолодой, на вид лет пятьдесят. Сашка его и раньше видела, конечно, в телевизоре, но как-то не обращала внимания. Он из совсем старых певцов, для бабушек. Как же его зовут?

      – Всеволод Алексеевич, вот сюда, пожалуйста! – Дядька помоложе тронул его за рукав, потянул в сторону палатки. – Ваш костюм уже привезли.

      Зачем ему костюм, подумала Сашка. Он и так в идеально выглаженных, как будто не сидел в машине, брюках. Белая рубашка, галстук под горло, пиджак с платочком в тон. Папа никогда не носил пиджаков и брюк со стрелками, часто повторял, что джинсы – лучшие друзья дальнобойщика.

      Всеволод Алексеевич в палатку не торопился.

      – Да погодите, дайте на народ посмотреть. Обстановку оценить, так сказать. Ух ты, какая толпа. Весь город собрали?

      На сцене гремела музыка, народ аплодировал, но голос Туманова даже в таком шуме был отчётливо слышен, каждое слово.

      Он приблизился к ограждению и теперь обозревал площадь. Сашка оказалась в паре шагов от него. Надо бы позвать его, взять автограф, наверное. Для Адельки, в коллекцию. Но Сашка не могла и слова сказать. Только во все глаза смотрела на Туманова, завороженная, как змея перед флейтой факира. Что-то от него такое шло, сильное, притягивающее, опасное.

      – Вот как петь, а? – обратился Туманов ко всё ещё крутящемуся около него мужику. – Голоса же нет! Не звучит с утра, понимаешь? А тут столько людей. И надо звучать!

      Он качал головой и озабоченно трогал рукой горло, словно пытаясь дотянуться до непослушных связок. Его, кажется искренне, волновало, как пройдёт выступление. По крайней мере, он говорил о голосе, а не о клубе и деньгах.

      Наконец он скрылся в палатке, и Сашка отмерла. Пошла искать Адельку, но на прежнем месте не обнаружила