Темная сторона Кая. Эстель Маскейм

чем дома.

      В животе по-прежнему урчит. Оставляю Чайну досыпать, а сама спускаюсь вниз, в кухню. Время приближается к полудню, но я насыпаю в чашку хлопьев, сажусь к столу и наливаю молоко.

      В доме Тейтов сегодня непривычно тихо. Смотрю на часы на стене напротив, слушаю, как они отсчитывают секунды. Интересно, какой разной может быть тишина. У меня дома она напряженная, заполненная невысказанной печалью и отсутствием мамы, такая давящая, что, кажется, вот-вот разорвет собой стены. В доме Чайны тишина – долгожданная гостья, тихая гавань. Я расслабляюсь, наслаждаясь минутами покоя в одиночестве и не чувствуя нависшей над головой тучи, но продолжается это недолго – раздаются шаги, дверь открывается.

      Увидев меня за столом с чашкой хлопьев в такое время дня, Исайя вздрагивает от неожиданности. Бросив мне улыбку через плечо – зубы у него неровные, и это так мило, – он открывает холодильник.

      – Доброе утро, Ванс. Похмелье не мучает?

      – Даже не знаю. – Я сосредоточенно смотрю в потолок, пытаясь решить, как все-таки себя чувствую. Все как-то подозрительно в порядке.

      – Тебе повезло. Я свои семнадцать пропустил, да и печень у меня стальная. Поэтому сам больше не пью, – ворчит Исайя, доставая «Гэторейд» и бутылку воды и закрывая холодильник. В нем есть что-то располагающее – может быть, дело в том, что он, при своих шести с лишним футах, возвышается надо мной, как и полагается старшему брату. Я приняла семью Чайны как свою собственную, и, к счастью, они не возражали. Для меня Тейты – идеальная семья, целиком и полностью.

      – Я была пьяная? – спрашиваю я, хотя и знаю уже ответ, потому что ясно помню все события прошлого вечера.

      – Вообще-то, нет, просто мегазанудливая, – говорит Исайя, и его рот растягивается в широкой саркастической ухмылке. – В машине ты постоянно тянулась к приемнику, хотела сменить музыку. Никому не позволено выключать Тупака, поэтому радуйся, что я не выкинул тебя из машины. – Он подходит к столу и протягивает мне влажную и холодную, как лед, бутылку воды.

      – Выпей.

      В кухню, волоча тапочки по деревянному полу, вваливается Чайна. Вид у нее такой, словно она попала на автостраде под мчавшийся на полной скорости грузовик, но чудом выжила и вот теперь притащилась сюда, чтобы рассказать нам свою грустную историю. Голова норовит упасть то в одну, то в другую сторону, и Чайна с трудом держит ее прямо.

      – Хочу умереть, – с мрачной серьезностью объявляет она.

      Плечи у Исайи трясутся от смеха, он издает какие-то странные, словно кудахчет, звуки, но при этом поступает единственно правильно и протягивает сестре «Гэторейд». Разница в росте между ними впечатляющая, и рядом с братом Чайну легко принять за ученицу начальной школы.

      – А ты вроде в порядке? Как же так? – Чайна вопросительно смотрит на меня и залпом, будто у нее пожар в горле, проглатывает полбутылки. – Ты же точно пила никак не меньше меня.

      Пожимаю плечами; мне и смешно, и жалко подругу.

      – Наверно, Харрисон помог протрезветь. – Отчасти