Непокорное сердце. Ханна Хауэлл

люди.

      Его круглая мордашка раскраснелась, волосы торчали во все стороны.

      – Может, даны? – пытаясь успокоить себя и сынишку, с трудом выговорила Ведетта севшим от ужаса голосом, поскольку уже знала ответ: даны обычно совершали свои набеги всего на двух-трех кораблях.

      – Нет, мама, – покачал головой мальчик, высвобождаясь из-под руки матери. – Это не даны: у них другие флаги, мне папа показывал, – а у этих – как у Вильгельма Ублюдка и… Ай, больно!

      Мать дернула его за ухо и прошипела:

      – Никогда больше не произноси эти слова, Этелред, слышишь? Никогда! Выпорю!

      – Да, мама, – пробормотал мальчик, и на глазах его выступили слезы.

      Выбранив себя за то, что потеряла самообладание и выплеснула тревогу и страх на ребенка, Ведетта прижала Этелреда к груди, нежно погладила непокорные вихры, потом они вместе подошли к окну. Да, сынишка не ошибся: к берегу шла эскадра. О, господи, нет времени успокаивать ребенка, надо действовать.

      – Надо бежать! Сынок, быстро собери свои вещи, возьми только самое необходимое.

      Мальчик никогда не видел мать такой бледной и взволнованной: похоже, надвигается что-то страшное, – и поэтому опрометью бросился в свою комнату. Ведетта повернулась к дочери, худенькой тринадцатилетней девочке, которая сидела, склонившись над рукоделием.

      – Аверил, ты что, оглохла? Марш к себе собирать вещи, да поторопись! Много не бери.

      Аверил медленно выпрямилась, в недоумении глядя на мать. Ведетта опять едва не вышла из себя, но сдержалась, лишь легонько встряхнула девочку:

      – Беги же, милая! У нас совсем мало времени!

      Словно только что очнулась ото сна, Аверил вздрогнула и поплелась к дверям, а Ведетта поспешила в комнату прислуги отдать необходимые распоряжения. Через несколько мгновений один слуга уже мчался в конюшню запрягать в повозку лошадей, двое других схватили холщовые мешки, плетеные корзины и короба и принялись заталкивать в них все, что влезало. Ведетта укладывала свои вещи и молила Бога, чтобы они успели покинуть город, захватив с собой как можно больше: судя по всему, Англию ждут тяжелые времена, и надо как-то их пережить.

      Когда в повозку ставили последнюю корзину, Этелред вдруг вспомнил:

      – Мама, а где же Ида?

      Он спрыгнул с телеги и хотел было мчаться на поиски сестры, но Ведетта поспешно схватила его за воротник.

      – Стой! Ида сумеет о себе позаботиться, а нам нельзя задерживаться.

      – Но как так? Мы не можем оставить ее здесь! – побледнев, испуганно сказала Аверил.

      – У нас нет другого выхода! – с горечью заметила Ведетта и жестом указала на залив: – Посмотрите туда, дети! Если мы потеряем время, никто из нас уже не выберется отсюда живым.

      Со слезами на глазах дети забрались в повозку, и слуга, хлестнув лошадей, тронул с места. Ведетта обернулась, с тоской посмотрела на дом, сад, что пришлось бросить, и едва слышно проговорила:

      – Да поможет тебе Бог, Ида. Я буду каждый день молиться, чтобы леса и холмы, которые ты так любишь, дали тебе приют и безопасность.

      Осень иногда еще радовала солнышком, и каждый такой день Ида, прихватив своих лопоухих охотничьих собак, отправлялась гулять в лес, стараясь забраться как можно дальше. Нельзя сказать, что в маленьком прибрежном городке Пивинси было скучно, и все же при каждом удобном случае девушка стремилась убежать от шума, пыли и суеты. Но не только тенистой прохладой и густым сосновым ароматом привлекал ее лес: здесь жила старая Эдит, отшельница, которой много лет назад пришлось покинуть людей.

      Добравшись до почерневшей от времени старой, покосившейся хижины, Ида сразу увидела в дверном проеме сгорбленную фигуру и радостно помахала рукой. Ответное приветствие было едва заметным: каждое движение давалось старухе с великим трудом, – и девушка с грустью подумала, что самому близкому для нее человеку осталось жить совсем недолго. Силы стремительно уходили из иссохшего тела, и только удивительно ясный взгляд добрых, всепонимающих глаз остался неизменным…

      – Не надо бы тебе выходить, – мягко пожурила Ида старуху. – На улице уже свежо.

      Эдит рассеянно кивнула, думая о чем-то своем, отступила в сторону, и девушка проскользнула в полумрак хижины.

      – Скоро зима: хочу увидеть первый снег – поди, в последний раз.

      – Ну зачем ты так? – укорила ее Ида, устраиваясь на разостланной возле печки рогоже. – Я вот тебе гостинцы принесла.

      – А что здесь плохого? – задумчиво проговорила Эдит, с трудом опускаясь на скамейку. – Смерть – это ведь только для тела: оно устало, душа рубцами покрылась. Приходит время, и человек уже ничего не боится, сам хочет уйти в мир иной.

      – Неужели все так плохо? – Ида передала Эдит небольшой холщовый мешок, который принесла с собой.

      – Каждое утро я просыпаюсь и думаю, почему Господь так жесток, за какой тяжкий грех так долго держит меня на земле. Скажи, прелестное дитя, неужели тебе хочется, чтобы мои страдания продолжались вечно?

      – Нет-нет,